Вера Дмитриева
моб. 8-903-261-27-93
Святозорье
После крещения
Полсотни лет в безверии протопав,
в искании пред кем склониться ниц,
вдруг поднялась, как на волне потопа,
над сушей суеты страстей и лиц.
Меня крестил седой отец Владимир
в Успенском храме над Москвой рекой.
И мне казалось, будто город вымер,
ушла тревога, снизошел покой.
С моей души измученной и пленной
тогда опали цепи бытия.
И были мы одни во всей вселенной:
седой философ-батюшка и я.
Но нет! Еще, я чувствовала это,
был рядом тот, кто мне глаза открыл.
И сразу столько благостного света,
звон колокольный и шуршанье крыл.
Теперь я не одна, я это знаю.
Какой восторг, прозренье и полет.
Я на Творца отныне уповаю,
и принимаю все, что ниспошлет.
***
Молиться сердце учится,
молитва, как полет.
Молись, и все получится,
в душе растает лед.
Уйдет окаменелость,
откроются глаза.
Тогда, как драгоценность
появится слеза.
Все прежние деяния
через нее видней,
и жажда покаяния
приходит вместе с ней.
И просишь с новой силой
заступника Христа:
«Прости мя и помилуй,
не дай сойти с креста»
Ангелу-Хранителю
Грешная, вниду в Святую обитель,
хищные страсти кляня.
Ангел-Хранитель, Ангел-Хранитель,
не отступи от меня!
С темными силами вечный воитель,
бей их, круша и гоня.
Ангел-Хранитель, Ангел-Хранитель,
не отступи от меня.
Дай мне молитв путеводные нити
в пагубах ночи и дня.
Ангел-Хранитель, Ангел-Хранитель,
не отступи от меня!
Не допусти, чтобы враг-искуситель
вверг меня в бездну огня.
Ангел-Хранитель, Ангел-Хранитель,
не отступи от меня.
У святого источника
Вздрогнет колокол у источника:
Вот я, Отче наш. Укрепи мне дух!
Хоть соблазнами вся источена,
но с надеждою я к тебе иду.
Пред крестом паду ниц к подножию,
окунусь в купель покаянную,
Ты прости меня, рабу Божию,
бабу грешную, окаянную.
Холодна купель обжигающе.
О, как жжет вода, хоть огнем туши!
Льется слез поток очищающий,
это плавится, тает лед души.
Говорят, что здесь исполняются
все желания, на своем лишь стой.
Но войдешь в купель, и смываются
и корысть и злоба святой водой,
зависть черная и постылая.
Скромен голос мой и мольбы тихи.
Все желания позабыла я,
одного прошу: отпусти грехи!
Благодарю тебя, Господи, за все!
Благодарю Тебя за день,
что пролетел, как светлый ангел.
За то, что гнев души не ранил.
и не легла на сердце тень.
За то, что мир вокруг так прост,
и не запятнан суетою,
что истина во весь свой рост
стоит, как свечка, предо мною.
Она всегда была такой.
Она была, но я не знала.
Гордыня раною зияла,
не ведом был душе покой.
Теперь разгадкою чудес
уже не мучаюсь, тоскуя.
И принимаю дар небес -
причастья чашу золотую.
Благодарю Тебя за ночь:
за сны счастливые, как дети.
За то, что мне и всем на свете
всегда стараешься помочь.
Все просто: верь и не греши,
но невозможно удержаться.
Вокруг ловушки для души,
и мысли подлые кружатся.
Прости за них меня, мой Бог!
Они несут мне боль и беды.
Дорогу мне найти помог,
так укрепи, идущих к свету.
И слава Господу за все!
За то, что я могу отныне
в любой беде не впасть в унынье,
и знаю: каждый крест несет.
И мой не тяжелей других.
Хотя порой невыносима
грехов пленица, тяжесть их.
С собой бороться дай мне силы.
Пошли мне дар прощать людей,
надеяться, любить без меры.
Соедини своих детей
спасительною нитью веры.
Притча о заблудившемся сыне
Июльский зной, стрекочет поле,
Захватывает дух в груди.
Как хорошо на вольной воле,
в любую сторону иди.
Ребята мчаться, с ними кроха,
на двух колесах по полям.
И рты их как стручки гороха,
разломленные пополам.
Малыш пыхтит с лицом серьезным,
в панамке, с фляжкой на ремне.
Теперь и он на двухколесном,
а значит с ними наравне.
Сбежал из дома. «Эй, поймайте!
я как хочу, так и живу».
Летят. И вдруг как по команде
нырнули старшие в траву.
И кроха, что отстал от стаи,
из вида потерял ребят.
Они исчезли, вмиг растаяв.
Он к дому повернуть бы рад.
Да за травой домов не видно,
и ни одной тропинки нет.
Ему и страшно и обидно,
куда завез велосипед!?
Бредет покинутый ведомый,
зарывшись в травах с головой,
все дальше уходя от дома,
все ближе к яме роковой.
Обидно, страшно, слезы льются,
Ведь не пускал Отец. Он прав!
Ребята, затаясь, смеются,
мол, сгинул средь дремучих трав.
Прошила вдруг стезя живая
и поле, и небесный свод.
То сына к дому призывая,
отец заблудшего зовет.
Простит? Проступок-то серьезный.
Но, нет, не отвернет лица.
И бросив новый двухколесный
бежит малыш на зов отца.
***
Всю ночь по окнам дождь хлестал,
висела хмарь, как одеяло,
а утром небо – что кристалл
переливалось и сияло,
дразнило солнечным лучом,
и ангел за моим плечом
шуршал невидимо крылами.
Над миром, простирая длани,
Бог новый день нам освятил.
И сквозь рассветную дремоту
я, осознав его заботу,
вновь изо всех душевных сил
тянусь к нему святой молитвой,
такой короткой и нехитрой.
И чувствую: просить я вправе
лишь то, что мытарь в Божьем храме.
Святозорье
Утро светится слабо.
Удивительно рано.
Спят как снежные бабы
новгородские храмы.
Как свободно им дышится!
Величавы, степенны,
и как будто колышутся
их молочные стены.
Ни тревог, ни заботы,
верят: Бог их спасет.
Светолетные годы!
Слава Богу за все!
Рядом с ними я маленькая,
а они по-домашнему:
все в снегу, будто в валенках
и платках задремавшие.
Вот проснулись, не спится им.
Смотрят тихо и мудро,
и лучами как спицами,
вяжут теплое утро.
И заря разгорается
в новой славе и силе.
И земля просыпается -
Святозорье – Россия.
Зима
В снежной неге русской лени
так уютно, чисто мне.
Словно лежбище тюленей
деревенька на холме.
На снегу домовьи туши
проложили четкий ряд.
Словно заспаннее души
окна тихие горят.
Так богаты на посулы,
манят ласковым теплом,
и опущены сосульки,
как ресницы над окном.
В душу русского селенья
суета не заползла.
Может, здесь найду спасенье
от неверия и зла.
Всепрощенье вместо боли.
Бог и я. Мы здесь одни.
И заснеженное поле
небо звездному сродни.
Иван
«Почему, - знакомые пытают,-
назван сын так просто, без затей?
Ведь теперь не часто называют
стародавнем именем детей».
«Вдумайтесь, - знакомых я просила,-
вслушайтесь, откроется и вам,
что гудит бескрайняя Россия
в колокольном имени – Ива-а-н».
Может, в сказках дурачками слыли,
но колпак меняли на венец,
и на трон Иваны восходили.
Вот такой у сказок был конец.
Если ворог морем разливанным
растекался по земле родной,
то вставали русские Иваны
непоколебимою стеной.
И солдаты, те, что жизнь любили,
но погибли, чтобы жили мы,
для фашистов все Иваны были:
и Петры, и Павлы, и Кузьмы.
Я не знаю, кем Иван мой станет,
понесет он меч, перо иль крест,
только пусть над ним всегда витает
имени российский благовест.
Масляница
Как упоительно тихо в лесу,
к марту мороз отступил.
вот и сосулька пускает слезу,
нет у зимы больше сил.
Засобиралась в дорогу она,
кутаясь в снежную шаль.
Тенькнула птица. Ей вовсе не жаль,
то, что сгорела Зима.
И от костра только огненный блик,
будто цветы зацвели.
Солнце скатилось, как масляный блин
в сытое чрево земли.
***
За любого, кого не успела приветить,
Кто не помощи даже, вниманья просил,
Мне придется, стыдясь, пред Всевышним ответить:
«не хватило душевности, времени, сил».
Маюсь, каюсь, страдаю, прощенья прошу,
ставлю свечи, молюсь, по усопшим скучаю.
Так вину небреженья пред ними гашу,
а живущих по-прежнему не замечаю.
Встреча
Коллеги и друзья затеряны во времени:
то адрес позабыт, то телефон пропал.
А надо ль их искать? Я в этом не уверена.
Ведь мы уже не те. Пора покинуть бал,
хоть жизнь еще шумит, и бал ее в разгаре.
Вступают на порог миллионы новых пар,
и музыка звучит. И в праздничном угаре
заметят не всегда, что кто-то там пропал.
У выхода еще я потопчусь немножко…
И вдруг… о, Боже мой, знакомое лицо!
Мы тут же у дверей присядем на дорожку,
и время отрешим, замкнув его в кольцо.
Минуя нас, пройдут все те, кто был моложе,
ровесники во тьму нырнут по одному.
А мы глаза в глаза, и рук разнять не можем,
и ноги не идут, но рады мы тому.
И кто скорей шагнет в край света или тьмы?
Что наши души ждет, и встретимся ли мы?
Не нашего ума….
Ну, вот и все. Одна!
----
Иду так тяжело, как будто в гору,
а хочется, зажав июль в руке,
бежать вприпрыжку вниз по косогору
навстречу упоительной реке.
И снова быть беспечной, юной, гибкой,
крылами трепетать, как стрекоза.
И припасенным зеркальцем с улыбкой
пускать прохожим зайчики в глаза.
Так что мешает? Вот оно – зерцало.
И пусть схлестнется с солнечным лучом
как щит с мечом. О, как все засияло!
Искрится день, и годы нипочем.
Навстречу мне луч солнца потянулся,
и свет такой, что все рябит в глазах
Ты, это ты! Как будто ты вернулся,
и тоже держишь зеркальце в руках.
Ко не ты, иль за мной? Что значит этот луч?
Зовет меня домой кто Светел и Могуч?
Тихонько в дверь стучу.
Не луч несу – свечу.
Похороны
Мороз! Сквозь толстый шарф ты глух и нем.
В огромной шубе - как большой сугроб.
Тревожный запах горьких хризантем
Услышишь даже сквозь закрытый гроб.
Застыл огонь на кончике свечи,
и не дрожит замерзшая рука.
И только слезы, слезы горячи
и память так светла, и так горька.
***
Был чудесами летний день богат:
ныряло солнце с поднебесья в воду,
Цветущих лип дурманил аромат,
вокруг цветы водили хороводы.
Смеялось лето, было все пестро.
Но нет, не все, как видно, ликовали.
Береза, что похожа на Пьеро
с опущенными долу рукавами,
грустила.
И сползла тогда с лица
улыбка. Увлажнил ее слезою
трухлявый пень, похожий на вдовца,
да черный дуб, изломанный грозою.
Нет в мире совершенства. Все не так!
На осужденье подбивает враг.
Вот почему средь Божьей красоты
я замечаю лишь печаль и тленье?
Слаба я духом, в дебрях суеты
прошли мои года, часы, мгновенья?
С каким укором смотрит на меня
скорбящий лик Царицы мирозданья!
О помощи Пречистую моля,
смиренно приношу ей покаянье:
«Прими его, прими мою свечу!
Не угаси молитвенное пламя.
Я сквозь огонь душой к тебе лечу,
пусть грех сгорит, что вечно между нами.
Я вся в огне, что разожжен виной
за сыновей: я их не так растила,
и за младенцев, не рожденных мной,
за всех, кого обидела, смутила.
Прости меня. Проси Его за нас.
Не ведаю порою, что творю я.
Опять грешу, и так помногу раз.
Изнемогла, сама с собою воюя.
Дай сил не отступится, не предать,
не впасть в унынье, не замыслить мщенья,
а в горестях увидеть благодать,
и верить в Божью милость и прощенье,
и не роптать на беды и на боль.
величить края моего узорье.
Хоть краем глаза мне взглянуть позволь
на горнюю Россию – Святозорье
На вечеринке
Когда средь общего веселья
накроет жгучая тоска,
нальет отравленного зелья,
качнется дулом у виска,
тогда поймешь, что все иначе
должно происходить сейчас.
И сердце не поет, а плачет,
хоть слезы не текут из глаз.
И музыка терзает уши.
Но вот она все глуше, глуше,
и сквозь нее вдруг, словно сон,
звучит «Кирие элейсон»
Бабочка-душа
Когда живем, не замечаем душу.
Неведомо, где прячется она.
То разумом ее, то телом душим.
Беда в том наша, или же вина?
Вот руки, ноги, серебристый локон,
костей нагроможденье, связки жил
обтянутые кожей, – это кокон.
И за его сохранность мы дрожим.
Плоть отомрет, другого нет удела,
засохшей кожей в простынях шурша.
Тогда из отработанного тела
Вспорхнет свободно бабочкой душа.
И мыслью затухающей витая,
в иных пределах, молвишь: «Боже мой!
Душа моя, любовь моя святая,
лети к Отцу, неси меня домой».
***
Полюбила гулять одна
Под осенний мотив дождя
и под шепот луны, хотя
не со мной говорит она.
Не видна я и не слышна,
только мыслей кружится рой:
как неправедна и грешна,
Боже правый, я пред Тобой!
К источникам
Топловского монастыря в Крыму
Жила без смысла прежде,
в грехах, во лжи, в крови,
Без веры, и надежды,
без истинной любви.
Брела, не веря в чудо,
не ведая стыда,
дорогой ниоткуда,
дорогой в никуда.
Что в жизни было свято?
Работа, деньги, дом.
Крещеная когда-то,
забыла я о том.
Пути не знала к Богу.
И я благодарю
тернистую дорогу,
что шла к монастырю.
Судьба гнала из дома,
забравшегося в тень.
К источнику святому
привел Господь в тот день.
Я трижды окунулась
в источник с головой.
И будто бы очнулась
от спячки. Боже мой!
Омыта не водою
я, кажется, была,
а благостью святою.
Как долго я спала!
И чудо вдруг случилось,
прозрела я когда
сквозь ветви излучилась
восставшая звезда.
И ослепляя очи,
ударил солнца луч,
стряхнул остаток ночи,
возвышен и могуч.
И будто ненароком
лучи сплетали цепь.
И обрела дорога
свою святую цель.
***
Гневлюсь, на близких негодую,
на них пытаюсь боль излить,
и так мечтаю душу злую
вселенской добротой омыть.
Но черных мыслей тараканы
в глухих извилинах ползут,
а в теле - ядовитый зуд,
и в сердце - ноющие раны.
Опять обиды рвут на части
судьбы коротенькую нить.
И хочется за все несчастья
кому-нибудь, но отомстить.
Спаси меня, Святая Дева,
пошли любовь в мир темный мой,
своей слезой меня омой,
прости, освободи от гнева.
***
Бог есть любовь.
Любить! любить!
Любовь прощает, а не судит.
Она – связующая нить
меж тем, что было, есть и будет.
***
Что прошу у Бога я?
Веры и любви.
Плач, душа убогая,
Господа зови:
«Дай с тобою слиться,
и Тебя воспеть.
Научи молиться,
Научи терпеть».
***
Хотеть, иль не хотеть? Вот в чем вопрос!
Мочь иль не мочь? В чет-нечет жизнь играет.
Ежеминутный выбор. Перекос
ломает душу, бередит до слез.
Юн тот, кто только сердцем выбирает.
Но не хвались, что сам все выбрать смог.
Проси Его, тебе поможет Бог
***
Неистовая ненависть – она
сжигает, мучит и лишает сна.
О, Господи, прошу я не о мщении, -
пошли мне силы дать врагу прощение.
***
Жила была, как птичка вешняя,
соломку в гнездышко несла,
считала, что почти безгрешная,
ведь никому не мыслю зла.
Уходят суетные годы,
и только на закате дней,
давая гибельные всходы,
грехи становятся видней.
***
Что главное на свете?
Пишу стихи свои
о родине, о смерти,
о жизни и любви.
О том, что раньше было,
и не придет уже.
А главное забыла:
о Боге и душе.
***
В красном хитоне, в терновом венце,
с крестною мукой на светлом лице.
Тело в крови, только дело не в ней -
сердце Его кровоточит сильней.
Кровью грехи Он омыл наши, болью,
жертвенной и бесконечной любовью.
Осень
Воздух целебный прозрачен и чист.
Листья кружатся, и я словно лист.
Таинство жизни – все мысли о нем.
Скучно одним жить сегодняшним днем.
Трудно о будущем не ворожить,
уголья прошлого не ворошить.
Дел, как овец, - их несчетны стада,
в сиеминутности наша беда.
Сиеминутность, ну что за напасть,
не позволяет мне к небу припасть.
Осенью мыслям и чувствам простор.
Ночь надо мною раскинет шатер.
Чувствую связь между небом и мной.
Путь мой земной – то не путь ли домой?
Суета
О, суета, проклятье века.
Мельканье спицы в колесе.
И новый год уже не веха,
и праздники смешались все.
О, суета, ее законы
такой простительный изъян.
Нам некогда звонить знакомым,
и некогда писать друзьям.
Нам некогда вглядеться в лица,
кому-то почитать стихи,
покаяться, остановиться,
и осознать свои грехи.
Ничтожных дел полки несметны.
Летят порожние года.
И «некогда» так незаметно
перерастает в «никогда»
***
Молитесь за меня, когда умру,
но только не считайте это данью.
Трепещет жизнь, как свечка на ветру,
спасаемая лишь Всесильной Дланью.
Молитесь, если в сердце постучит
к вам непреодолимое желанье.
Но если равнодушное молчит -
не надо ставить свечку в поминанье.
Молитесь за меня, когда умру.
Бессонница, что ночью жжет и душит,
спокойнее становится к утру.
О, Господи, помилуй наши души!
Оптинские зарисовки
Земля эта снилась, ты к ней поспеши.
Здесь Божия милость, отрада души.
Здесь злобу порочну молитвы смели
Святые источники бьют из земли
***
Торжественно звонят колокола.
Удары внятны и неторопливы.
И монастырь как белая скала
стоит над цветом разливанным сливы.
В миру, как белка в колесе, кружись,
а здесь остановись и помолись,
стой и смотри, как утро брезжит рано.
И взгляд по куполам уходит ввысь.
Спасибо, Господи, что сохранил мне жизнь
до той поры, когда душа взыграла.
И как бы ни была она убога,
почувствовала приближенье Бога.
Трем монахам, убиенным в Оптиной пустыни
Что возраст земной!? Ничего он не значит.
Святые отцы в сыновья мне годятся.
Душа истомленная плачет и плачет,
а ей бы проникнуться и умиляться,
и славить такую благую кончину,
которую Бог подарил трем монахам.
А я все пытаюсь осмыслить причину
того, что так рано они стали прахом.
Но тление чистых их душ не коснется,
здесь в Оптиной память о них не стихает.
Смолчит Ферапонт, а Трофим улыбнется,
отец же Василий ответит стихами.
И верует в то разноликая паства,
текущая в Оптину для покаяния,
что три чернеца, убиенных на Пасху
помогут им в жизненном их обстоянии.
Послушник
Послушник с ангельским лицом
и локонами, как на фреске,
его движения не резки,
поет «Kyrie eleison»,
слова чуть слышно повторяя,
вливаясь в монастырский хор.
В него Господь вошел, с тех пор
в его глазах сиянье рая.
И я завидую ему,
отринувшему страсти мира.
Ни женский взгляд, ни сладость пира
не сокрушат его тюрьму.
Да полно, это я в тюрьме
своих страстей, греховных буден.
А он... Он людям неподсуден.
И рядом с ним светлее мне.
И жизнь, и вечность, и любовь
здесь, в Оптине благословенной.
И видит завтрашнюю новь
он отрешенный и смиренный.
К Оптинским старцам
В Пустынь надо погрузиться,
как в источник, с головой,
с колокольным звоном слиться
и с блаженной тишиной.
Преподобные Отцы,
Оптинские старцы,
примите!
Чистым сердцем, а не ухом,
антифонный слыша хор,
раствориться в боли звука.
А в душе такой простор!
Преподобные Отцы,
Оптинские старцы,
придите!
И благой восторг прозренья
от молитвенных стихов.
И такое омерзенье
от сознания грехов.
Преподобные Отцы,
Оптинские старцы,
Вразумите!
От соблазнов охраните,
и от адского огня.
Перед Богом помяните
Вы в молениях меня.
Преподобные отцы,
Оптинские старцы,
помогите!
Оптинские зарисовки
стихи в прозе
Над лесной дорогой перетяжки паутины сияют в лучах восходящего солнца. Роса собирается в крупные капли, и те, с листа на листок, падают с высоты столетних дубов на землю. Это лес роняет слезы умиления.
Как найти дорогу к святому источнику если нет указателей? Одна развилка, вторая, третья, и мы выходим к началу пути. Должно быть, шли не со святыми помыслами. Святой источник – это вам не просто водички испить. Укажи путь, Господи!
***
Колокольный звон ощутимый, почти материальный вкатывается в распахнутые окна храма клубами звука. Каждый удар заставляет вздрагивать пламенные языки свечей, они сгибаются в поклонах, и вместе с ними вздрагивает возженная душа и склоняется ниц: «Господи помилуй!»
Вечернее низкое солнце мощными струями лучей обливает иконостас. О, эти потоки! В их ослепительном свете не видно Ликов, но как горят золотые нимбы над головами святых. Слава отцу и сыну и святому духу!
***
Неожиданный ветер раздувает черные паруса монашеских ряс. Черные-черные, значит, они поглощают лучи всех цветов и ничего не отражают во вне. Все оттенки жизни, чужих судеб, страхов и грехов – все в себя и выше, и ничего обратно в мир. Тайна исповеди. …
***
Ландыш зацветает. На узкой ладони его листа еще нераспустившиеся цветы как драгоценные жемчужины. В них тайна обещания. Аромата еще нет, но его предвкушение уже дурманит голову. Ландышевые заросли покрывают всю землю. Куда ни взглянешь, везде – волнующееся зеленое море. Лесная дорога разрезает его, и позволяет пройти к святому источнику Преподобного Пафнутия Боровского «аки по суху». Оглядываюсь: зеленые волны сомкнулись за мной.
***
Запах лилий и роз – это всего лишь запах лилий и роз. но вот в этот дуэт вплетается таинственный аромат ладана и превращает все в триумф духа и веры, в симфонию, которая так много говорит просвещенной душе. а душа неискушенная, внимая этот аромат, чувствует, что стоит на пороге чего-то еще непознанного, но прекрасного. Мерцание свечей, бубенчатый звон кадила, у иконы Богородицы
В саду
Тихо брожу, провожаю зарю.
Слышу я вздох различимый едва.
Твой или сада? И я говорю
с детства любимые мною слова:
«Здесь у меня куст белых роз.
Здесь вчера повилика вилась…».
Сад без тебя сорняками зарос,
дом покосился, светильник погас.
Я не живу, и давно не ищу
птицу чье имя –Земная Любовь.
Просто немножко еще погощу
здесь, на Земле, и мы встретимся вновь.
Ты не ответил, но будто во сне,
ветка сломалась сама пополам,
розовый куст наклонился ко мне,
белая роза упала к ногам.
Сад
Здравствуй, сад!
У дома еще снега по колено,
а на припеке буйствуют крокусы.
Вокруг деревьев снег осел,
и как бы оплавился.
Это яблони продышали себе отдушины,
как в замерзшем стекле автобуса
дети протаивают окошки,
чтобы видеть.
***
Черемуха в цвету.
И сад в ее белопенных фонтанах
словно долина гейзеров.
Я слышу пение струй.
Интересно, у гейзеров
такой же напористый аромат?
***
Сад после дождя прекрасен и глуп.
Радостно отряхиваясь, как щенок,
он так и норовит прижаться к тебе,
потереться, ткнуться в ноги,
и лизнуть в лицо.
Мокрый.
Обязательно вымокнешь, касаясь его.
Но я улыбаюсь.
***
Сад, одурманенный ароматом персидской сирени,
жасмина и каприфоли,
похож на флакон восточных благовоний.
И тугая калитка в заборе,
словно притертая пробка.
Я не удивляюсь, что за ней благоуханье стихает.
Даже запахи не хотят покидать сада.
Нам хорошо вместе.
***
Окно, распахнутое в сад,
а за ним роскошное чудо рассвета.
Из красного лона неба
появляется новорожденное солнце.
Чтобы выйти на улицу,
надо повернуться к нему спиной.
Боюсь, а вдруг оно исчезнет.
***
Белые пионы,
пышные, как балетные пачки,
качаются в такт неслышной музыки.
Танец маленьких лебедей, их целый выводок.
А один огромный цветок, самый первый,
уже сбросил пушистые лепестки,
превращаясь в Одетту.
***
Люблю люпины.
Ловлю момент цветения.
Я сплю и вижу
их многоэтажные соцветия.
Каждый цветок на ветру –
Пизанская башня.
***
Я долго молчала о своей любви,
ведь ее предмет роскошен до пошлости.
Любить его так не оригинально,
В юности банальности страшатся,
но в наши годы истина дороже.
И весь придуманный восторг к иным предметам
не излечит тайного мучительного обожания
и тяги к эталону красоты.
Я признаюсь, в безумной до изнеможения
любви к розам.
***
Кусты жасмина светятся в ночи.
Каждый цветок
словно тончайший алебастровый светильник,
в котором горит свеча.
***
Аромат ночного сада пьянит и сводит с ума.
Вдыхая его, чувствуешь неизъяснимый восторг,
кажется, это пахнут звезды.
В предчувствии завтрашнего зноя
цикадит ночь,
зуммерит, как телефонный звонок.
Откуда?
***
Под ниспадающей веткой яблони,
густо усеянной плодами,
чувствую себя, как лилипут
под виноградной кистью.
Янтарные грозди антоновки
просвечивают, пронизанные солнцем.
Яблочный спас.
***
Звук яблока, упавшего в траву,
похож на прощальный поцелуй лета.
Подняла удлиненный плод,
пурпурный, словно сердце.
Сжала в ладонях и почувствовала биение.
Пульс? Чей?
***
Порывистый ветер
то швыряет высокие стебли в грозовое небо,
то сгибает их до земли.
Шаровые молнии Золотых шаров
мечутся между землей и небом.
Им страшно. Мне тоже!
***
Умбристая шляпа, пурпурное пальто,
ослепительно желтый шарф.
В осеннем саду меня и не видно.
Сливаюсь с листвой, мимикрирую.
Чем ярче одежда,
тем незаметнее становлюсь я
на фоне огнедышащей осени.
В пылающем костре не видно уголька.
Осеннее пламя погаснет,
а я еще долго буду вспыхивать
в остывающей золе уходящего года.
***
Сад, запорошенный листвой, похож на бассейн,
из которого только что спустили воду.
Влажное дно блестит в лучах солнца,
и медные листья покрывают его как монетки,
которые бросают неугомонные туристы,
чтобы сюда вернуться
***
Укутываю розы, как детей.
Спокойной ночи, ласковой зимы.
Проснешься ли от поцелуя солнца,
Принцесса Роза?
Буду жить надеждой.
***
Зима. Обильный выпал снег.
И комковатые сугробы,
как разварившиеся пельмени:
сквозь их расклеенные края
словно начинка проглядывают кусты,
и все будто окутано паром.
Неужели кустам так жарко?
Поняла!!!
Эту фантастическую картинку
я вижу я сквозь пар своего дыхания.
***
Черно-белая гравюра зимы
в оконной раме
кажется изысканным
произведением искусства.
Все недвижимо, строго и возвышено.
Тихий вечерний свет и покой.
Скоро родится младенец-Христос!