"Когда-нибудь потомки скажут, что именно я породил двадцатый век".
Джек Потрошитель, 1888 г.
Кошмар наяву, словно плетью по нервам,
Всё новые факты, страшнее сюжет,
Всё новые жертвы - назло маловерным,
И страх, что не встретишь ты новый рассвет.
Кошмар наяву в виде строчек из ада,
И в виде растерзанных тел на земле,
Кошмар наяву в виде трупного смрада,
И взмаха ножа в устрашающей тьме.
И голос газетчика - парня босого, -
Что во всеуслышание о смерти твердит,
Ты все уже знаешь, но лишь его слово
Выносит последний и главный вердикт:
Ты в тупике. Так много вопросов
Роятся в твоем воспаленном мозгу.
Убийца порочных, жестокий философ, -
Видал ты его убежденья в гробу.
Беспомощность льется нещадной волною,
И ненависть хлещет уже через край,
Ты слаб, ты бессилен пред жалкой судьбою,
И снова забрызганный кровью сарай,
И новая жертва с изрезанной глоткой,
И хочется волосы рвать с головы,
И снова послание с новой наводкой,
Но письма маньяка невнятны увы.
Сполна осознал ты весомость картины,
Что каждую ночь мешает уснуть.
Ты едешь туда, где сплелась паутина,
Ты едешь туда, где закончится путь.
Помойный Уайтчепелл - безбожный, распутный -
За окнами кэба - он там, он везде.
За ними толпа - пьяна и беспутна
Незряче идущая в лапы беде.
Спускается тьма на истерзанный город,
И лишь револьвер твой покорный слуга.
Послышится крик, и лед уж надколот,
И мчишься ты прямо в объятья врага.
Но снова один над разорванным телом,
Ты снова один, а злость все сильней,
И вновь улизнул от тебя гадкий демон
В одном из проемов бессчётных дверей.
Бесспорно ты лучший инспектор в округе.
Бесспорно ты лучший, но и ты ведь не смог.
Пять жертв... У тебя опускаются руки,
Готов ты вершить самосуд - видит Бог.
Проходит неделя, проходит другая,
И жертв больше нет, прекратился убой.
И точкой сменилась давно запятая,
Когда осознал ты: "пора на покой".