Навстречу 70-летию освобождения от фашистской оккупации
Главка из готовой к изданию книги "Дети солдат Победы" (О.Гладнева, 2012г)
МОЁ ИНТЕРВЬЮ С БУНЕЕВЫМ МИХАИЛОМ СЕМЁНОВИЧЕМ
Мне б только вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить ее, врезать как надо
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву...
Прожить бы мне эти полмига,
А там я всю жизнь проживу!
П. Шубин
- Уважаемый Михаил Семёнович, вы один из 10 оставшихся освободителей Донбасса, проживающих ныне в нашем городе. Помните ли вы своё боевое крещенье и не в тягость ли ныне для вас вспоминать о войне?
Молчит ветеран. Взгляд устремил в толщу лет, словно силясь увидеть опять за ней юность свою фронтовую.
- Ну что ж – пройдусь ещё разок в беседе с вами по вехам пройденных дорог. Только – эпизодично. И, возможно, не последовательно, как получится.
И потекла река воспоминаний песком часов и расстояньем – в жизнь.
- Пятого сентября 1943 года в 9 утра части Красной Армии освободили Харцызск, а в 17.00 полевой военкомат по Харцызску, Зугресу, Иловайску и близлежащим посёлкам мобилизовал около 4 000 всех способных воевать, в том числе и нас троих друзей: меня, Васю Тенищева и Лёню Ярышко. Собравшихся разделили на группы по 25 человек и пешком, строем, до села Макеевка. Ночью. Небольшой привал. А в 6 утра нам выдали английские шинели и ботинки с отечественными портянками, 10 винтовок и 15 автоматов на группу. Мне достался автомат. И опять строем и вперёд за командиром. Оказалось – к кухне полевой. Хорошенько накормили. Выдали сухой паёк и опять строем и вперёд. Пришли на склад боеприпасов. Загружайтесь, ребята, мол, дисками, гранатами, минами, патронами. Мы суём в карманы их, за пазуху. Мне показалось дисков маловато, и я насыпал патронов верхом в только что полученную каску.
Весь день учебные тренировки, а к вечеру маршем до станции Рудченково, ночью – до шахты имени Абакумова. Тут – окопы. Команда – занять позиции. Мы выбрали окопчик небольшой и трое разместились в нём. Присели и тут же уснули, уставши от ходьбы и неизвестности. Утром – подъём. Нам надо по нужде, а как и где? Вася суетится, мол, сейчас выскачу из окопа, посмотрю – может быть поблизости кусты.
Пока он рассуждал, я котелок отцовский, что с собой из дома прихватил, поднял со дна окопа и машинально поставил на бруствер. И только руку опустил, как котелок дзинь опять в окоп. Глядим, а в нём торчит застрявшая пулька. Мы очумели. Это что ж? Мы, значит, на войне? Значит, немецкий снайпер снял наш котелок? А если б Вася во весь рост поднялся? И стало страшно. Ну, чисто, по-человечески, страшно.
А тут и командир:
- Ребята, смотрите, как ракета взовьётся, так сразу поднимаемся и – в бой!
- Как в бой? А что такое бой? А как? А с кем? – мы растерялись от неожиданности все.
- Да вы что?! Не знаете где вы?! Вы – на войне, мать вашу… - заорал на нас старшой.
Взвилась ракета. А мы – сидим. Нет силы встать, не только, чтоб окоп покинуть. Вы можете представить? Нам этот окоп казался самым дорогим в мире, ведь, в нём – гарантия на жизнь. А что он может стать могилой, если снаряд накроет, сразу на ум не пришло. Вдруг слышим: «Ура-а-а!» Мы поднялись, глядим – кое-кто встал, куда-то побежал. Но многие – сидят. И мы опять в окоп. А тут как закричат: «За Ро-одину-у! За Сталина! Вперёд!» Мы разом подскочили, глядим – все выскакивают и бегут вперёд. И побежали мы.
И вдруг навстречу нам без крика, молча, густой стеной тоже бегут фашисты. Наш командир кричит: «Уураа!» И тут на смену страху пришла такая ярость! И порыв ненависти и злости: « Ну, немчура! Держись!» И руки сами сразу вспомнили про автоматы, винтовки, мины и гранаты. И понеслось!
Теперь мы знали, что такое бой. Враг отступил. И тут я на руке увидел кровь. Пуля продырявила палец и застряла в обойме между гнёзд. Прямо напротив сердца. Если б не обойма, мой первый бой стал для меня б - последним. Так состоялось моё боевое крещенье в сраженье за родной Донбасс. Палец перебинтовали. И – вперёд. Теперь мы знали - дорога в бой. Дрались за Волноваху, Пологи, Гуляй Поле. Меня старшим назначили в разведку роты.
-Михаил Семёнович, а раненный палец?
- Палец? Мелочи! Зелёнка, бинт и - вперёд! Вот на пути к Мелитополю деревушка. Там усиленное укрепление врага. Как преодолеть? А на краю деревни церквушка. Нам дают заданье. И поползли. Со мной наводчик, два радиста. Ползём, в пасть врагу. Представляете? Доползли, взобрались в церквушку. Позиции врага, как на ладони. Наводчик корректирует огонь. Связной передаёт координаты. И - первый залп. И не по цели. Второй снаряд лёг тоже с отклоненьем. Наводчик уточняет координаты, радист их посылает на КП. И полетели стаями снаряды, с ювелирной точностью – по цели. И такой поднялся суетняк! Фрицы мечутся и не поймут откуда! Догадались! И обрушили на церковь лаву миномётного огня! Но главные орудия их, склады, штабы, гнёзда дотов, дзотов были уже смешаны с землёй. Нам приказ – быстрее возвращаться. Путь для наступления мы открыли. И сумели выйти из огня.
Мне вручили первую награду – Орден Красной Звезды. И перевели в дивизионную разведку. Деревня взята. Враг уничтожен. Ещё стал ближе Мелитополь.
И вот мы уже стоим у речки Молочной. А тут такое укрепление, что и не знаешь, где пройти.
- Молочная, говорите? Так ведь там же, Михаил Семёнович, полёг почти весь выпуск 1943 года шестой школы города ...
- Ну, да... Я же тоже эту ж школу закончил... Так вот - место, значит-то - открыто всем ветрам. Ни лесочка, ни посадочки… Болотистая местность. Железнодорожная колея, высокая насыпь, за нею - враг. Нам надо точно знать его расположение, возможности и планы намерений. Заданье получаю – разузнать. А насыпь, что стена. Нам надо ночью через неё пройти.
Можем нарваться на засаду. А вдруг убьют? А я не коммунист. Отец - коммунист. Мать – тоже. И я заявил командиру, что хочу, если придётся, умереть коммунистом. Командир привёл политрука. Тот просил назвать фамилию, имя, сколько лет. Ответил – 18! «Можешь, сержант, считать себя коммунистом, только возвращайтесь живыми назад!»- напутствовал нас политрук. И пошли мы с Васею и Лёней в тыл врага.
Ночь. И глина липнет. Да ракеты прорезают тьму. Вот и насыпь. Слышим – немцы, рядом. По ту сторону железки. Метрах в четырёх-пяти. Громко, ну, как дома, говорят. Патрулируют передовую. Мы приготовились. И вот один взобрался на железнодорожное полотно, чтоб убедиться в тишине. Хотел на рельс встать, да поскользнулся. И соскочил на гальку, галька – вниз, и он упал. А тут ракета – светло, и он увидел нас. Но – крикнуть не успел.
Рывок, бросок, всем телом на голову ему. А Вася за ноги стащил нас с немцем вниз.
Лёня поясом скрутил. Кляп забили, закрутили, руки за спину, связали, как бревно подмышки взяли – понесли.
«Язык» риск и старанья наши оправдал – такую информацию узнали, что вряд ли б удалось нам раздостать! А утром командир солдат построил, и политрук вручил мне партбилет.
Пять дней стояли у Молочной, пять суток силились прорвать оборону врага. Колодцев нет. Хотя стоим в жиже болотной по колено. Мучает жажда. И вот собираю у ребят фляжечки, котелочки и – была, не была – иду к реке. Глубока Молочная, да узкая. На том берегу сидят солдаты армии противника. Смотрю на них и набираю воду. Они молчат. Один рукою машет в знак приветствия. Я тоже фляжки приподнял – смотрите, мол – питьё, а не гранаты. И пошёл. А по спине морозец - а вдруг у кого-то из них сдадут нервишки... Там у воды существовал на фронте неписанный закон – не стрелять. И нам, и им хотелось жажду утолить.
Пятый день прорваться на позиции врага не можем. Шквал сплошной огня. Что ж нам болота трупами мостить? Форсировать реку в ночи возможно, и насыпь одолеть тихонько тоже, но как преодолеть смертельный ров? Змеёю вьётся у самых пастей дотов, дзотов. Противотанковый, глубокий, а по дну его уложен «капкан смерти». Это густая спираль из колючей проволоки, которая обвивает жертву, опутывает, как липкая паутина, и не выпускает. Узкая полоска суши отделяет этот ров от речки. А жерла дотов расположены так, что углы радиусов их огненных посылов как бы перехлёстываются, в накладку, и получается сплошная линия огня.
Командование ставить перед нами цель – ликвидировать, хотя бы два дзота, сделать брешь во вражьей обороне. И опять втроём уходим в ночь. Переплыли речку – вот он, ров. По ту сторону его бруствер обрывистой стеной. Упираемся в него дулом автоматов, осторожно, медленно, бесшумно переставляем ноги – метр, и переносим ствол вперёд на полметра. Влево оступись – вода заплещет, вправо – срыв, смертельная спираль. А за спиной по колено в жиже стоят в окопах, согнувшись, дивизии наготове. И пот холодный по лицу струями, ни вытереть нельзя, ни шевельнуться – руки максимально ощущают, чтоб автомата дуло не вонзилось глубже и не соскользнуло, а следом - мы головою вниз. Ноги каждой мышцею опору ищут, равновесие – ещё полшага, шаг.
Минуты - вечностью. И вот он, перед нами, дзот. Открыта дверь. И при слабом освещении, опершись на стол, спокойно спит дежурный немец. Он уверен - к дзоту никому не подойти. Первым по ступенькам спускается Вася, как бестелесная тень.
ОТ АВТОРА: Всё! Взгляд в строку упёрся мой и замер, пальцы рук вцепились в кнопки «Клавы», мысль окаменела от напряга! Хоть бы раз, всего б на полминуты, оказался бы на месте Миши с Васей в темень ночи бойкий политолог, нынешний, историк, пан- профессор, что в угоду чьих-то личностных амбиций так и этак, мылясь, искажают Святую Правду фактов тех событий!
Заодно и Вы, читатель милый, мысленно, хотя б, себя представьте тоже с Мишей ночью на заданье, чтоб не только разумом – всем сердцем - ощутить, познать суть Мужества солдат и цену той Великой, Пресвятой Победы!
- Взмах, расчет, сверкнула сталь стрелою. Фриц обмяк, и крикнуть не успел. Какая ж точная у Васеньки рука! Спускаюсь по лесенке и я. О, как же тут тепло, как тут уютно. Двухъярусные нары. Немцы спят, как дома – в белье нижнем! И зацепил ногою за ведро я. Упало, звякнуло ведро.
Вася пулей выскочил наружу, а я под лестницу шмыгнул. А с нар спрыгнули двое и сразу к телефону: «Русские тут! Тревога!». Их очередью короткой успокоил мой автомат.
А по дзотам лупили свои же фрицы. Я выскочил. Зову ребят, мечусь возле дзотов. Вдруг - стон, я - туда, а там раненный Вася. Я склоняюсь к другу помочь, перевязать, остановить кровь, а друг сквозь зубы: «Пошёл на… Доты взорви, доты… Быстрее! Наши ждут!»
И тут я сразу отрезвел от жалости и страха – рванулся к дзотам, установил зарядку, выскочил, и – взлетели в воздух тучи обломков, дыма и огня! И в линии сплошного огня, где мы – зияла брешь. И в эту узкую брешь, с рокочущим раскатом грома « Уурраа!», ринулись наши дивизии!
Дрались жестоко и отчаянно! Ночь перешла в рассвет, рассвет сменился днём. Команда – закрепиться на новых рубежах. Враг отступил. Бруствер и ров – вся округа усеяна трупами. Воды Молочной стали тёмно-бардовыми, и обмелело дно.
Был день шестой.
Михаил Семенович вдруг замолк, встал из-за стола, склонив печально голову. Я поняла. И тоже встала. Так минутой молчанья мы почтили память отцов, братьев, сынов, чей прах навечно стал дном реки Молочной.
- Михаил Семёнович, а Вася тоже в том бою...?- тихонько налаживаю прерванную беседу.
- Васю отыскал. Уложил на свою шинельку и доволок до медсанбата...
А в следующем бою при удержании отвоёванных рубежей я получил третье ранение. С разрушением позвоночника… Отправили в госпиталь в Пологи.
Господи! Что же тут творилось! Раненными были забиты не только палаты госпиталя и классы школы, но и коридоры, залы, крылечки, раненные лежали тут же во дворе, просто - на земле. Не хватало коек, белья, медикаментов, врачей. Совсем не было йода, бинтов. Стояла жарынь лета 44 года. Раны гноились, в них кишмя кишели черви.
Спас положение вновь прибывший капитан – хирург. Он забил тревогу среди населения городка и близлежащих селений, обратился к руководителям горисполкома, горкома партии, чтобы они обязали население обеспечить раненных прокипяченной ветошью и мёдом. Мёд стали подвозить со всех ближних сёл. Мёд накладывали прямо на раны, обматывали бинтом или чистой ветошью. Через несколько дней снимали, и черви, и гной брались толстою коркою и отваливались, а под нею розовела затягивающаяся рана.
Меня вместе с другими тяжело раненными с переломом костей черепа, спины, конечностей отправили в глубокий тыл в стационарный госпиталь в Рузаевку. Потянулись месяцы леченья. Какими ж долгими они казались.
А тут Приказ Сталина – снять с фронтов воинов 1926 года рождения. И нас, по выздоровлению, направили кого в школу офицерского состава, кого на курсы приобретения новых военных специальностей. Нашу группу направили на 6 месячные курсы механиков авиации, по обслуживанию самолётов и подготовки их к боевым вылетам. А вскоре была сформирована часть из моряков, чьи корабли затонули, лётчиков, чьи самолёты разбомбили, разведчиков, артиллеристов, и мы оказались на аэродромах Балтики. Тут, под Ригой, и встретим Победу. А пока работали в ПАРМ, потом в САМ (передвижные и стационарные авиационно-ремонтные мастерские - авт.).
И вот откуда не возьмись - «мессера»! А на нашем аэродроме, как на параде – рядом с отечественными Илами присоседились «Дугласы», и «хатиковки» (Дуглас – Ли-2, двухмоторные пассажирские самолёты, воспроизводящие американские «Дуглас-DC-3; «хитиковки» - «Киттихауки» - одномоторные цельнометаллические американские истребители Р-4ОЕ – авт.) только что отремонтированные, чистенькие, при полном боевом.
Стервятники, сделав круг, сыпанули снарядами вниз. Все разбежались. Ведь никто не ожидал, ведь знали, что наши уже в Берлине. А крестовые уже на второй круг заходят. Смотрю – мой пилот, Герой Советского Союза, бежит к самолёту и на ходу орёт мне: «Взлёооот!». И я бегом, выталкиваю, разворачиваю самолёт на взлётную – мгновенье, и мой Сокол один против стаи хищников! А тут и другой Орёл взмывает ему на помощь! И ведь отбили, отогнали налётчиков! Сколько техники не дали уничтожить! Мой Сокол и в этом неравном бою сбил два «мессера»! И стал дважды Героем СССР.
Ремонтировать «Дугласы» и «хатиковки» было легче: у них замена, хоть облицовки хвоста, например, так точно подогнана, расчеты до пол – миллиметра. Только поставишь, надавишь – хоп, и как тут было. Но однажды заменяем изрешеченное крыло. Подгоняем сцепление, проводим все условия для работы амортизаторов, пневматиков и шкворней крепления стоек к лонжерону крыла. Отходим, отъезжает подъёмник. И вдруг я вижу, как крыло ползёт вниз.
Подскакиваю, подставляю свою спину, зову на помощь. Пока подбежали, подогнали подъёмник, приподняли крыло, поставили на место шкворень, который, оказывается, сразу вставить забыли, я сник. Опять повреждение позвоночника и отломилось два ребра. Опять – госпиталь. Леченье. 15 января 1947 года дали группу инвалидности и списали. Вот и вернулся домой. А как жить? Думать надо.
- Почему? Вы ж получали пособие по ранению, Михаил Семёнович?
- Получал. Но я хотел иметь семью. А для этого пособия мало. Окончил техникум. Овладел технологией сыро-молочного искусства и инженерией конструирования и монтажа цехов по производству сыро-молочной продукции. Три завода, как говорят, поставил на поток в Краснодарском крае, Воронежском. От Министерства сельского хозяйства получил звание Заслуженного работника, Знак Почета за успешное выполнение планов Пятилеток по подъёму экономики Страны. Но старели родители, нуждались в помощи. И тут помог смонтировать Макеевский молочный комбинат. Отец – шахтёр уходит на пенсию, и я решаю продлить шахтёрскую династию, перехожу на подземные работы в шахту «Коммунист».
- Уважаемый Михаил Семёнович, Вам скоро 90. За плечами годы довоенные, оккупация, война, восстановление экономики разных отраслей Страны – огромнейший багаж опыта, наблюдений, выводов. Чтобы Вы с высоты долгих лет пожелали тем, в чьи руки передаёте этот Мир, его Свободу, омытую и Вашею кровью и потом?
- Мира. И чтоб соблюдали справедливость, совесть, взаимоуважение и Правду. Это главные условия, без которых не возможен ни Мир, ни Радость жизни.
Беседу вела – О.Гладнева, 12. 10. 2012 г.
Фото – О. Гладневой.
Р.S. Освободитель Донбасса разменял уже 9-ый десяток.