Начало неоконченной, проданной повести, ставшей частью книги В. Гиллера "Тихий тиран".
* * *
Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
возьмёт и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
эхо отзовётся.
Чего ещё?..
Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.
Теперь всё хорошо…
На моём балконе в четырехъярусном ящике растет картошка. В старом фибровом чемодане прижилась бледно-зеленая, тридцатисантиметровая ёлочка. Я привез ее недавно вместе с глыбкой глинистой почвы из под Рязани, с берега Оки у села Константинова – родины Есенина. Кажется прижилась: гонит изо всех сил молодые мягкие иголочки.
Кошка Зульфия, черная, как пантера, но в белом бикини,- блаженствует в картофельной ботве, поглядывая на последнего своего не устроенного в «хорошие руки» котёнка. Чёрный, кудрявый, как овца и такой же безобидный кобель Кутя обольщает черепаху: подковыривает ее носом- хочет выяснить, где хвост и познакомиться более интимно, а та безмятежно покусывает капустный лист, далеко вытягивая из-под панциря серую старушечью шею.
Я думаю, что этой черепахе – лет сто пятьдесят, и что вообще это не черепаха, а Черепах Черепахович Вечный. Есть в ее медлительности и упрямстве какая-то мудрая уверенная сила, не лишенная к тому же и чувства собственного достоинства.
Кутино добродушие безгранично: он отличился года три назад, когда в мою комнату залез вор. Я жил тогда на первом этаже старого арбатского дома и летом никогда не закрывал окно. Вор в сущности не был вором в прямом смысле. Не назовешь же вором Володю-мотоциклиста по прозвищу «Пожилой Алкаш», который в поисках спиртного нащупал опытным взглядом тройной одеколон на столике у окна в моей комнате.
Кутя встретил похитителя как родного, лизнул в подбородок, виляя не только хвостом, но и всей задней половиной своего упитанного тела, поставленного на четыре кривых коротких лапы. Я застал их мирно возлежащими на диване. Опохмелившийся Володя с доброй улыбкой на лице обнимал давно немытой рукой блаженно жмурящегося «сторожа» за шею. На меня приятели не обратили никакого внимания.
Что делать! Кутя, как определил ветеринарный врач прошлой весной – типичный «мещанин во дворянстве». И это не смотря на прекрасную родословную и незаурядную наследственность: мама тибетский терьер, папа- кавказский овчар. Каким образом гигант –красавец обратил внимание на пушистую звонкую собаченцию, которую хозяйка называла не иначе как «визгливой молюской», никому не известно. Да и вообразить что-либо подобное трудно даже самому изощренному уму.
На самом верху ящичной пирамиды пасется и утробно булькает злой голубь Гуся. Кто-то перетянул ему пальцы капроновой леской – и мне пришлось прибегнуть к оперативному вмешательству: лишенные притока крови пальцы почернели и высохли, с тех пор и злится. Изредка он улетает, но всегда возвращается. А вчера даже привел в гости молоденькую пёструю голубку и долго нахваливал её верхний ящик, который отторгнул от моего огорода под свою резиденцию.
Теперь все хорошо…
С балкона мне видно окружную дорогу – непрерывное снование белых автомобильных огней, старый яблоневый сад, оставшийся в наследство микрорайону от совхоза. Яблони сверху в сумерках похожи на огромные фиолетовые кляксы. Прерывистая цепь светящихся множеством желтых окон крупноблочных муравейников – мой горизонт. А ближе, между садом и горизонтом – захламленное строительным мусором, но зато приятно декорированное бурьяном и тростником болото с лягушками и чибисами. Те и другие поют на разные голоса, им пронзительно подскрипывают сверчки – любители бетонированных убежищ- да визгливые тормоза маршрутных автобусов.
Воскресенье, слава Богу, закончилось. Умолк Вертинский на пятом этаже, не стучит паркетчик на четвертом и не поют уже вибрирующими голосами «Окрасился месяц багрянцем» у соседей.
Одноногий совхозный конюх Антон, бобылём живущий теперь на первом этаже нашего девятиэтажного «коленвала», прогулял до кладбища и обратно белого старика-мерина, с которым не пожелал расстаться даже под угрозой потери московской прописки. Наверное, кормит его сейчас травой и посоленным хлебом в своей однокомнатной квартире. Я у них часто бываю: хорошо у них, чисто и очень уютно, весело как-то от присутствия большого доброго коняги. Сидим, пьем чай, разговариваем – и всё уходить не хочется. Мерин высовывает голову в балконную дверь и слушает с детства знакомую музыку ночного болота, потряхивая аккуратной челкой под большими выпуклыми глазами…
Недавно меня и Антона чуть не осудила и чуть не вывела на чистую воду, как злостных нарушителей, общественность лестничной клетки. Собрались все на площадке моего третьего этажа, расселись на стульях и ступенях. Активистка Марья Васильевна – голубоглазая, румяная старушенция в серых кудряшках – доложила обстановку:
- Ходют, значит, с собакой… На работу не ездиют… И зачем ему собака? Была бы породистая, ученая, а так- срам один. Воет, когда дома никого нет. Детей пугает на дворе…Потерпим ли в нашем подъезде такое безобразие? Как думаете, жильцы?
Жильцы гудели возмущенно:
- На лифте её возит!
- Нет, чтоб деток завести…
- Да у него двое!
- И не говорите! Я знаю! Я в родительском комитете состою. Троечницы и хулиганят… Старшая дерзкая такая… Стенгазету назвала «Гав-гав»…И повесила в классе. Пришлось позвать Кутю. Вышел он неохотно, оскорбительно зевнул и уселся на пышный хвост.
- Кутя, спой общественности что-нибудь сентиментальное, - сказал я и пошуршал конфетами в кармане.
Кутя затянул любимую – «Гори, гори, моя звезда» я вполголоса направлял мелодию. Тоскливо и проникновенно взвыв под конец, Кутя сунул нос в мой карман, вытянул конфету, аккуратно развернул её и проглотил. Потом пожевал и выплюнул бумажку.
- Теперь станцуем!
Кутя запрыгал не задних лапах, вертясь и размахивая ушами-лопухами под весёлую песенку «ой, как страшно, мальчики, в лес ходить одной.»
-А теперь дай тете-общественнице лапу, подвел я его к Марии Васильевне.
Кутя протянул правую – та отпрянула и запричитала. Кутя протянул левую – но активистка отмахивалась от него, как от привидения. И тогда Кутя протянул ей хвост, на что старушенция окончательно обиделась.
- Какие сами, и животное такое же. Насмешничают! - ворчала она, брезгливо отстраняясь и отворачиваясь.
- Ну что вы! Это же знак наивысшего собачьего доверия и расположения…- поспешил я разрядить обстановку…
А до Антона и его мерина очередь и не дошла. Все развеселились и разошлись очень довольные собой и друг другом. Только Марья Васильевна сокрушалась:
- Я справлялась… Нет у милиции статьи – про лошадь. Но непорядок все же…Антисанитарно и не по-людски как-то.
Теперь все хорошо…
И есть время подумать, попить чайку на балконе, кое-в-чем разобраться, рассортировать по полкам памяти. Спокойно здесь - в моей новой трехкомнатной квартире на самой окраине Большой Москвы. Приятели отступились: далеко ехать, да и не многие знают мой новый адрес. Телефона нет, и не будет ещё года три. А в душе у меня как-то просторно и тихо, как будто я выиграл или проиграл – окончательно и бесповоротно – и теперь ничего уже нельзя - да и не хочется исправить.
Претензии жильцов нижней 332 квартиры бывали порой просто курьёзны: «у вас что-то падает на пол!»,»у вас скрипит кровать»,»у вас льется вода», «у вас гавкнула собака» и т.д.