ГРАНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Заснул он поздно, но проснулся сам.
Глотнул, куснул, добрался до трамвая.
Был в институте к девяти часам
И обнаружил тьму народа там,
А тот бурлил, всё время прибывая,
И каждый ждал ответа на вопрос,
Насколько конкурс в высоту подрос
И сколько набирать придётся баллов,
Чтоб обойти трёх-четырёх «нахалов,
Нагрянувших сюда из ближних сёл»…
С трудом до объявлений он дошёл,
Всего две цифры ввёл в расчёт невинный
И получил: «четыре с половиной».
Такой наплыв «нахалов» на «Ист.-фил».
Крушением надежд ему грозил.
Однако «будем живы, не помрём!» –
Привёл он вслух цитату из фольклора
И ощутил, как жизнь взыграла в нём
Надеждой, что отсев начнётся скоро,
На письменных экзаменах, а он
Достаточно для них вооружён.
Пробившись сквозь толпу, списал он даты
Экзаменов. За восемнадцать дней
Всё кончится – и отдыхай, солдаты!
Кто уцелел, тот павших пожалей!
Осталось пережить шесть смертных схваток,
И список уцелевших будет краток.
Он уцелеет – есть такой настрой:
Давай, как говорится, «землю рой!».
Вернулся в дом. Одиннадцать часов.
Родители, узнал он, не вставали.
Татьяна сочиняет дивный плов,
Вполне достойный золотой медали –
И ароматы, ароматы в зале!
– Теперь я и барана съесть готов,
А до обеда доживу едва ли!
– Но плов как раз на праздничный обед.
Не помирай! На вот поешь котлет…
… Опять застолье. И опять втроём.
Отец в восторге от питья и плова.
– Что если, други, мы теперь прочтём
Отрывки из поэмы Иванова?
Ну, как ты, Ксеня, – ты ж почти не пьёшь–
Прочтёшь нам поэтическую ложь? –
… Актриса поднялась из-за стола.
Взяла шестой отрывок и ушла,
Текст изучала несколько минут
И вынесла его на тот же суд.
– Брависсимо! – Воскликнули мужчины. –
Не надо никакой кинокартины,
Всё видно, слышно, – как попали в Рай.
Давай другие сцены нам сыграй!
– Стоп, зрители! Давайте-ка рассудим,
Чем вы тут восхищаетесь взахлёб?
Поэмой, что ли? Но «серьёзным людям»
Она – ничто. Так для каких особ
Давать её могла бы я со сцены?
– Зачем же для «особ»-то непременно?
По-моему, она для молодых –
Они оценят чтение и стих.
К тому же, мама, мы ещё не знаем,
Как повернётся дело с этим Раем,
Отправят ли Стилягу Джона в Ад,
Иль, может быть, на Землю возвратят:
Его ведь, вроде, «брали на прокат»?
– Ну, хорошо! Опять уговорили!
Давайте ваш отрывок, господа.
Ого, да тут, гляжу, смешались стили!
И персонажей целая орда!
Мне надо думать и вживаться в роли.
Прочту пока строк сорок. И не боле!
Уйду минут на двадцать, полагаю.
А вы пока переходите к чаю:
По-моему, здесь сложные идеи,
И публика нужна мне потрезвее.
Она вернулась через четверть часа,
Уверенно прочла с десяток строк –
И смолкла, исказив лицо гримасой,
Как школьник, не усвоивший урок.
– Ну, Иванов! Послушайте, ребята!
Куда он гнёт? В религию куда-то!
Бог у него – отец родной, мудрец.
Так станет совершенством, наконец.
Вот выведу такого я на сцену –
И всё начальство на местах задену!
… А дальше?! Иванов пошёл молоть:
Выходит, бог наш вовсе не Господь!
– Ну, Ксения, поэт не зубоскал:
Бог не унижен, а очеловечен!
Наш Иванов тон верный отыскал,
И нет здесь никаких противоречий:
Господь не Бог, а Человекобог,
И многого не знал. И знать не мог,
Что было тут «до рождества Христова» –
Вот логика поэта Иванова,
И в наши годы ход довольно ловкий –
Как раз для театральной постановки,
Особенно подальше от столиц
И всяких там руководящих лиц. –
Актриса удалилась вновь. А сын
С тревогой ждал очередного взрыва,
Ведь ТАнатас судил как гражданин
Родителей Стиляги, и не лживо
Звучало обличение. И вот
Сейчас актриса до него дойдёт!
И сын нашёлся: – Папа, извини, –
Сказал он, – но прочтите всё одни.
Так затянулся праздничный обед,
Что у меня уж и минуты нет,
Мне завтра сочинение писать.
И нужно перечесть свою тетрадь
С конспектами. Писал я их дней десять.
Теперь пойду – всё повторить и взвесить.