Поведал инок мне один,
Доживший в келье до седин
Историю, про жизнь святую,
Мне самому немало лет,
Бродил, и много видел свет,
Однако не слыхал такую.
Соврал тогда монах, иль нет,
Про то не ведомо мне, братцы,
Я не сумел найти ответ,
Читая « житие» и «святцы».
В местах, где плещется Ока,
Исконно русская река,
Стояли два монастыря,
В четыре стороны горя,
Позолоченными крестами,
Что вознеслись над куполами.
Был женский монастырь один,
Другой мужской, и разделяло,
Их расстоянье в сто аршин,
Что, в общем- то, не так уж мало.
Покойно жизнь монашек шла,
Молебен, послушанье, пенье,
Мирская суетность ушла,
Посты, труды, ночное бденье…
Благопристойны, без страстей,
Без изысков и украшений,
Скромны, в одежде без затей
И для работ и для молений…
Блюли монашки чистоту
Душ собственных, и гигиену,
И обходили за версту
Греховны думы, чтоб в геенну
Им огненную не попасть,
Чтоб избежать смолы кипящей,
В аду горевши не пропасть,
Где чад и серы дым смердящий
Они трудились день и ночь,
Не экономя сил нисколько,
Но, каждая Господня дочь,
Всего лишь женщина, и только.
Боролись в них добро и зло,
Свет с мраком, холод и тепло
И под монашеским мундиром
Есть страсти те, что правят миром.
Бесплотным ангелам легко,
Витая в небе высоко,
Не нужно думать, что поесть,
Что одевать, на что присесть,
Где жить, не нужен им ответ
И нет грехов, коль плоти нет.
Земная доля тяжелей,
Течёт в кипении страстей,
Люд мучает любовь и боль,
Чревоугодье, алкоголь,
Рождает в них к наживе страсть
Желанье, что - ни будь украсть
И прочий грех, не перечесть,
Сам посчитай, коль время есть.
Как ни крути, а плоть слаба,
Её соблазн одолевает,
И в тайне, Божия раба
О светских радостях мечтает.
Строга игуменья была,
Монастырём руководила,
Старалась честно, как могла,
В поддержку ей и Божья сила.
Мать келарь, правая рука
Игуменьи и ей подмога
Горб, хриплый голос и клюка,
И ключ от келии кладовой,
Казалось, что даны от Бога
Для этой женщины убогой.
Все силы брошены на то,
Чтобы спасти монахинь души,
Чужой зайти не мог никто,
Чтоб не смущать глаза и уши.
Вокруг, куда ни посмотри,
Стоял забор сажени в три
И видеть местности окрест
Мог только с колокольни крест.
В трапезную им целиком
Морковь вкушать не выдавали,
Её кружочками ножом
Или соломкой нарезали.
Вопросом ты себя не мучай,
-Зачем?- Да так, на всякий случай.
И даже при покупке свеч,
Чтобы грехи им не навлечь
Старались выбрать те, что тоньше,
Равно по весу, в штуках больше.
Лишь настоятельница мать
Могла любые покупать.
Она больших брала по - многу,
Чтоб угодить, наверно Богу.
Когда- то, до монастыря,
Видать, без удержу грешила
И потому теперь не зря
Ночами всё поклоны била.
Но как бы ни было, друзья,
Но службу им вести нельзя.
С амвона проповедь читать,
Псалмы на хорах распевать,
Свечами храм приукрашать,
С икон пыль вечную сдувать,
Пожалуйста. А вот в алтарь,
Хоть в стену головой ударь,
Но женщине – нельзя никак,
Про это знает и простак,
И не взирают тут на лица,
Будь ты святая иль блудница,
А, посему, ни, Боже мой
В алтарь монашке ни ногой.
Закрыты створы Царских Врат,
Для тех, чьи волосы до пят!
И дабы службу провести,
Каноны церкви соблюсти
Монахини зовут отца,
Мужского полу мудреца,
Зовут по делу, не зазря,
Игумена с монастыря,
Который рукоположён
И саном, властью наделён.
****
Отвлечь хочу я вас, друзья,
Ровнее, чтобы шла стезя,
Про монастырь мужской рассказ,
Я вам поведаю сейчас.
Игумен был собою хват,
Конечно, был он не женат,
Любил и водку и винцо,
А также, крепкое словцо,
Хоть семинарию заочно
Окончил он, но службу прочно
Он знал, хотя и не любил,
Но… монастырь его кормил.
Да, что греха таить и девок,
Признаться честно напоследок
Он так же издавна любил,
Неистово, что было сил.
Ему под стать и братие
В скит собралось на житие,
Они бежали от тюрьмы,
От армии и от сумы,
Таились также от работы,
Семью, покинув и заботы,
Звонарь Михайло, вот нахал,
От алиментов убежал,
Ещё троих искали власти,
Чтобы разделать на запчасти,
Ну, то есть, чтоб четвертовать,
Или на дыбе их распять.
Такое вот людское племя,
Из тех, что кличут, волчье семя.
Монахиням, скажу вам смело,
Какое, право было дело,
До этих тонкостей, для них,
Важнее проповеди стих.
Какое благо! Бог за них
Они, чай, праведней других,
Живёт же батюшка напротив
И окормлять он их не против!
Так жизнь и шла, по договору,
В черёд, по графику, без спору
Игумен в гости приходил
И службу честно проводил.
Он причащал и проповедал,
Он тайны исповеди ведал
И отпускал для них грехи,
И слушал много чепухи,
И сокровенные слова…
Порой кружилась голова
Игумена от этих слов,
Что делать, коль приход таков.
Усталого его обедать
Звала игуменья, отведать
Что Бог послал. Поговорить
Кагору с водочкой испить,
В благодарение за труд,
Отцов то рядом чай не пруд…
Вот как- то раз они сидели,
Под водочку селёдку ели,
Кагором запивали плюшки
(Такая смесь вам не игрушки)
И…скажем прямо, набрались,
Винца да пива напились.
Вдруг, стало им в душе теплей
От обстановки да речей,
От близости, и постепенно
Разговорились откровенно.
Тугая лопнула подпруга,
Они смотрели друг на друга
Глазами не сестры и брата,
А как- то иначе, ребята.
Она как девушка была,
Легка по- светски и смела,
Он нравился по-женски ей
Весь от макушки до ногтей.
Ей нравилась его спина,
(То было действие вина)
И твёрдый взгляд из- под бровей,
Как вёл себя достойно с ней,
Седые кудри, подбородок,
Ах, думала, он самородок,
Он изумруд, топаз, алмаз,
И отвести не смела глаз.
Игумен тоже стал смелей
И матушки не видел в ней,
Не замечал её морщины,
(Так слепнут с водочки мужчины),
Над нею время постаралось,
Но всё же, кое- что осталось,
Он видел бледный строгий лик,
(Какой внимательный старик!)
Ресницы, губы, тонкий нос,
Клочок седеющих волос,
Что из- под скуфьи выбивался
И струйкой дымной извивался…
Сквозь ткани грубую фактуру
Он представлял её фигуру,
И рисовал изгибы тела,
(Особо верхнего отдела).
Он клал ей руку на плечо,
Она вздыхала горячо,
Он звал игуменью Мамаша,
И уж совсем мирски - Наташа…
Без удержу текло веселье,
Гуляют так на новоселье,
Или на свадьбе золотой,
Когда шампанское рекой.
Не знаю, как это случилось,
Она открыть ему решилась
Заветны думы как- то вдруг,
Преодолев в себе испуг.
В ней мысли путались с кагора,
Но повод был для разговора,
Сорвав молчания печать,
Решилась, наконец, начать:
- Скажите, отче, от чего бы,
Ведь мы духовные особы
Нам не решить вопрос приватно,
На мой взгляд, было бы занятно
Монастыри соединить,
Как нам вопрос такой решить?
Он на неё глаза поднял,
Дрожь мелкую в руках унял,
(И воля в нём была и сила),
"А… что бы ты мне предложила"?
- Могли бы вырыть мы подкоп,
Всё шито- крыто было б чтоб,
И мог прийти монах к монашке,
Поговорить, про сё, про то,
Они сыграть могли б в лото…
А… может… в шахматы, иль в шашки…
А… для того- то мы как раз
И выроем сей тайный лаз,
Не для утех и для гуляний,
А токмо для соревнований,
Для диспутов, келейных споров,
Что б не бояться злых укоров
Со стороны молвы мирской
Проход мы сделаем такой.
Когда монашка речь вела,
То взгляд свой скромно в пол уткнула,
Будто пустое завела,
И даже, кажется, зевнула.
Она лукавила, конечно
Хоть, безусловно, это грешно,
А он вторил с ней заодно,
Что так же, несколько грешно.
-Ну, что ответить можешь ты?
Закончив речь, отца спросила,
"Ты знаешь все мои мечты, -
Ответил тот,- И Божья сила
Поможет нам, давай вдвоём
Мы мысль на схему нанесём"…
Плечо к плечу они сидели
Бумагу, пачкая углём
И от усердия сопели
Над чертежом, склоняясь вдвоём.
Отмечен был на плане норд,
Намечены ориентиры,
И углем, что как камень твёрд
На схему нанесли пунктиры.
Часа примерно через два,
(Уже кружилась голова)
Был ими создан верный план,
В нём вряд ли кто найдёт изъян
По плану, выходило так,
Что ход рыть, в сущности, пустяк,
И, максимум, через декаду
Они сломать должны преграду.
Установили, что копать,
Всего- то в день аршин по пять,
И это с каждой стороны,
Проверьте, цифры все точны.
- Ну, что, - Наташа улыбнулась,
Его руки рукой коснулась,
-Делов осталось на вершок,
Мы, может, выпьем посошок?
Но батюшка сидел угрюм,
Сомнений полон был и дум,
Крутил по сторонам он носом,
И невпопад сказал вопросом:
"А если кто- нибудь узнает,
Ведь зависть грешников терзает
Про нашу тайну, про тоннель,
Нас выгонят тогда отсель.
Синод нас может покарать,
То бишь анафеме предать,
И даже в Соловки сослать,
Нас могут, чтобы наказать"?
Сказала батюшке Наташа,
-В том слабость, но и сила наша,
Чтоб не терзали страха муки,
Чтоб сердца сохранить покой,
Дорогой мы пойдём такой:
Добьёмся круговой поруки,
Пусть лопнут у меня глаза,
Мои монашки будут - «За»!
"Я счастлив, милая Наташа, -
С волненья дёрнув кадыком,
Поп прохрипел,- Пусть дружба наша
Сокрыта будет под замком."
А дальше он, слегка икнув,
Добавил, головой кивнув:
"Мои охальники не прочь
В сём деле искренне помочь,
И немы будут, аки рыбы,
Иль даже каменные глыбы.
Пускай им вышибут все зубы,
Молчать вовек их будут губы".
На этом, ласково расстался
Игумен с матушкой, потом,
Он, позабыв про сан, бегом
К своей обители добрался
И не смотря на поздний час,
(Скорее ранний), он собрал
Всю братию, в трапезный зал
И объявил:Настал для нас,
Тот день, когда поговорить
Необходимо, так и быть,
Доверю вам один секрет
В обители, случайных нет"!
А между тем столы накрыли,
Вино церковное разлили,
С тарелок, отгоняя мух
Насторожили братья слух.
Игумен поднял свой стакан,
Что позволяет ему сан,
- Дозвольте, братие, скажу,
Он оглядел монахов строго
И браги отхлебнул немного,
- Прорыть надумал я межу,
Куда? Понятно и ежу,
К соседкам нашим во Христе
Живут они ведь не в версте,
Используем такой момент
И создадим сей прецедент,
Отец лукавил в хвост и гриву,
Присвоив инициативу
Себе, ну что же, так бывает,
Гордыня, коль одолевает.
Тут палец, приложив к губам,
-Тсс, молвил, - Это только вам,
Вы клятву принести должны,
Нам слухи вовсе не нужны,
Что ни один, и ни по чём
Не выдаст, хоть секи бичом.
-Клянёмся, - крики понеслись
Все стали требовать работу,
Скуфейки к сводам поднялись,
-Отец, спасибо за заботу,
Готовы принести обет
В том, что не выдадим секрет!
Но прерывая крик и шум
Игумен к братьям обратился,
- Воззвал, выказывая ум,
- Молчать! - и каждый подчинился.
Потом, сказал уже потише,
Поднявши чарочку повыше,
- Не будем время мы тянуть,
Работа - благо, верный путь
На небеса,Ну что, отцы,
Долой безбрачия венцы!
Вот вам чертёж, ему согласно
Начнём работу мы не гласно,
Всё слажено у нас теперь,
Открыта к наслажденьям дверь!
Он отдал им для руководства
Свой план, ночного производства,
И чтоб скорей труды начать
Его все стали изучать,
Определяли глубину,
Установили ширину,
И расстоянье с направленьем
По звёздам, проверяли с рвеньем.
Вертели важно головами,
И тыкали в чертёж усами,
При споре рвали голоса,
Потом, друг дружке волоса,
Уставши, распивали бражку
И забывали про чертёж,
Как про не нужную бумажку,
В безудержный уйдя кутёж,
Кто циркуль брал, кто транспортир,
Затёрли план уже до дыр,
Немного пивом запятнали,
Восковых пятен насажали,
А чья- то дерзкая рука
Взяла кусок для нужника,
И в вскоре правильный чертёж
Был никуда уже негож.
И напились тогда монахи,
Вино текло у них рекой,
Да так, что левою рукой
Крестили лбы, как вертопрахи…
На день второй, с утра, опять
Решали, как бы им начать,
С усердием брались за дело,
Да только темечко болело
От пива, вот беда некстати
И похмелившись, вновь в кровати
Тянуло их, иль в потасовку,
Где проявить могли сноровку…
Вот так, склонившись над стаканом,
Они с вином залитым планом
Определиться не сумели
Почти за полторы недели.
Настал десятый день, и вот,
С утра набив себе живот,
Они привычно похмелились
И в трапезной расположились,
Кто на столе, кто на полу,
Или калачиком в углу,
Заснули все…
Напротив, женская обитель,
Спаси и сохрани Креститель,
Взялась за дело шибко зло,
Лишь только солнышко взошло
Пошли трудиться, вот дела,
Как закусили удила.
Собрали заступы, лопаты,
Знаменьем осенили лоб,
Надели платье, где заплаты,
Быстрее шла работа чтоб
И рьяно за неё взялись,
-Копай, голуба, не ленись.
Молиться некогда, куда там,
Пробиться бы скорей к ребятам,
В расчетах бы не ошибиться,
И поскорей соединиться…
Их души жжёт неясный зуд,
Благословен тяжёлый труд
-Копай, сестра, живей, живей,
Для смычки двух монастырей!
Все до одной, без исключений,
Они трудились день и ночь
Полны надежд и вдохновений,
Чтоб делу общему помочь.
Почти не ели не молились,
С устатку просто с ног валились,
В потёмках, в духоте, в чаду,
Ну, просто дьяволы в аду…
Мерцали плошки, освещая,
Тоннель, как будто путь до рая,
Тёк по стенАм со свечек воск,
На платьях появился лоск,
А на ладонях мозоли,
Попробуй, куба три земли
За сутки, каждой, так- то вот,
Все силы брошены на грот.
Неделю роют и другую,
Как будто натянули сбрую,
Слух клонят к земляной стене,
Услышать звуки, чтоб извне.
Ответом - тишь из темноты,
И снова роют, как кроты.
***
Терзают матушку сомненья,
Уселась вновь за вычисленья,
Проверив заново расчёты
Она использовала счёты,
Отвес, компас и нивелир,
Не отклонился пи пунктир
На чертеже от точки встречи,
Всё точно, не могло и речи
Быть о наличии ошибки,
Да всё не выходило сшибки.
Она взяла и логарифмы,
Всё, что могла, не хватит рифмы
Перечислять, но только вот
Пропал куда- то встречный ход.
Тогда она даёт наказ,
Рыть прямо кверху, чтобы лаз,
Скорее вышел на поверхность
И оглядеть могли бы местность,
Куда привёл их тайный штрек,
Черна личиной, как абрек
За дело келарь принялась,
(Откуда силушка взялась),
И через час иль через два,
Вдруг оказалась голова
Её снаружи, над землёй
И видит, Боженька ты мой
Они попали по меже
В соседний монастырь уже.
Она в трапезную, а там
Творится форменный бедлам,
Кругом, как будто чучела
Мертвецки пьяные тела,
Огарки свеч, не убран стол,
Мамай тут, вроде как прошёл,
У иноков побиты рожи,
Господни страсти, как похожи
Они на татей, на убийц,
Век не видать тех жутких лиц.
Сквозняк трепал остатки плана,
Стоял столбом сивушный смрад,
Попробуй, сам не будешь рад,
Не отрываясь от стакана
Подряд дней десять так кутить,
И без закуски пить да пить.
Тут остальные подтянулись,
С увиденного ужаснулись,
Пытались иноков будить,
Расшевелить, растормошить,
Иные стали даже бить
В колокола, чтоб разбудить
Бездельников, потом водою
Тех пьяниц окроплять святою…
Куда там, только лишь игумен,
Взор с перепою не разумен
Главу приподнял со стола,
Моргнул, что б с глаз исчезла мгла,
Вокруг повёл он мутным взглядом,
Игуменью увидел рядом,
И разобрав лица овал
С спросонья дико проорал,
- Изыди бес, вот крест святой,-
И в стол уткнулся головой.
Игуменья, застрельщик главный,
Идеи архитектор славный,
Была готова со стыда
Бежать отселе в никуда.
Какой пассаж, какой кошмар,
Вот, что творит хмельной угар!
Какое к дьяволу либидо?
Зажглась в них горькая обида.
Да как же так, да, Боже мой,
Обидевшись до слёз домой
Пошли в обратную дорогу,
Тая душевную тревогу,
Несолоно хлебавши щей,
Как будто выгнаны взашей,
В молчанье полном, а потом,
За заступы взялись гуртом
И лаз постылый закопали,
А место входа затоптали,
Ещё и плюнули по разу,
Как на какую- то заразу,
Чтобы забыть дорогу вспять
И никогда не вспоминать
О сраме, о стыде таком,
И жить в спокойствии потом.
Я, вот что, братцы, маракую,
Сейчас припомнив быль такую,
Ведь если честно говорить,
Монахов не в чем нам винить.
Конечно, всех рассудит Бог,
Видать- то он им и помог,
Нам заповедь гласит седьмая:
«Прелюбодейство - штука злая».
Про пьянство нет там ничего,
Ни даже слова одного.
А посему. Монахи пили,
Но всё же, менее грешили
Сестёр. Пускай услышат уши,
-Спасает пьянство наши души!