Ноябрь. Новороссийск. 2012.
ЛЕС. (фрагмент письма)
...Но вот ко мне с другого края света плывёт посланье по волнам инета – кораблик с грузом грусти на борту. Стихоторенье. Славная вещица. Но отчего из пор его сочится печаль и риторический вопрос? Не знаю – информация скудна там, но ясно, что возврат к родным пенатам, увы, вам облегченья не принес....
...Всё, что пишу, вы знаете и сами. Вот разве что, вослед за мудрецами, «cura te ipsum*», – пожелать врачу? Простите, если это вы сочтёте бестактным… Но кончать на горькой ноте всю стихопереписку – не хочу. Так может быть, пошлем тоску подальше? Нет, не прошу натужности и фальши, веселости, когда вам не смешно. Не то пишу? Ещё разок простите. Но – просто знайте: если вы грустите – мне тоже грустно. Мне не всё равно.
____________
*Medice, cura te ipsum (лат.) – Врач, исцели самого себя.
*
Ноябрь 8. 2012 Москва.
*
Свиданное.
Да, грусть, мой друг, конец поре осенней… Зима, зима, но будем откровенней, баянные меха растянем, пусть развеет ветер, теплый ветер грусть. Опять – иллюминатора овальчик. Приник – и в нетерпении, как мальчик, по облакам к волшебнице одной, к насмешнице – гоню волну волной.
Года быстрей мелькают, чем минутки, в открытом небе пролетают сутки. Ну, вот уже в такси по мостовой… Прошло три дня, а кажется – три года. Плевать мне, что нелетная погода! Христос воскрес – вон купол золотой!* Воскрес Христос под сенью небосвода!
Привет Москва! – Московия, свобода! – Свидание с любовницей-женой. Одною этой мыслью обестужен: кому еще я в этом мире нужен? – Не столь мобильный и передвижной.
…Ключ повернул, в прихожей тень, темно. Задвинул плотной шториной окно, крадусь как тать, примчавшись издалече:
– Кто здесь?!
Волна волос, открыты плечи, волна подхватывает и несет, уносит в омут, в жар, в водоворот…
Когда б своих свиданий дуновенья ценили мы, боясь исчезновенья, боясь сломать расправленность крыла… Удар сердец – сердец колокола! Любовь и есть твое богослуженье – запущенная в полымя стрела, осенней вишни пьяное броженье, изделие из тонкого стекла.
Несешь, прижав к груди, чтоб не разбилось, чтоб не вонзилось, не изранив в кровь.
Объятия доверчивы, как милость, наивысшая – любовь, любовь, любовь!
Дотронуться губами до тепла. Не дай мне бог сказать: она была…
Была у всех, была – и растворилась… осколками разбитого стекла в холодную безбожность и бескрылость.
В цинизма прорубь – как теперь дела? Кричат мне тут, слюной взбивая пену:
– Дела – дрова! Все в жизни слишком тленно, греховны наши бренные тела!
– Да, это так! – когда любовь мертва.
Но, чтобы ни пророчила молва… и нас подхватят ангелы однажды! Качнутся ночью ласковой и влажной надежды голубые якоря. И поплыву корабликом бумажным, отчалив в поднебесные моря.
Меж душами проложатся дороги, и станут благодушны наши боги, увидят мир влюбленные глаза: лугами заиграют пасторали, полями зацветут земные дали, забрезжит горизонта бирюза… и солнце – золотая стрекоза, свои лучи расправит коромыслом, и новый день наполнит новым смыслом лампадка, освещая образа.
P/S . От Вас ко мне в стихи летят стрекозы:))
Подробности, мой милый Любчик, прозой.
______
* Имеется ввиду восстановленный в Москве храм Христа Спасителя. Архитектор Тон.