ГРАНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Неделя оставалась от июля.
Над химией корпел уже Иван.
Ветра дожди обильные надули,
Отвоевав их у соседних стран.
Пошли в прохладе Джоновы дела,
Но на пятерку химия не шла.
Ещё два дня – и тот же результат.
Скорей бы папа приезжал назад!
И тут звонок – ну, папа, наконец!
За дверью – вновь редакторский гонец.
– Спасибо!.. Таня, это вновь газета!
Апостолы … Бросай свои котлеты!
Смерть Стиляги
8
Апостолы, избранники Христовы.
От Господа, но все – не господа,
В начале – земледельцы, рыболовы
И душ ловцы в позднейшие года.
Вещатели божественного слова,
Не верившие Богу иногда,
По виду были вовсе не готовы
Сказать единодушно «нет» иль «да».
Приблизились, предстали ровным строем.
И Петр-Камень выступил вперед:
– Я – старшина присяжных. И второе:
У нас опять во мнениях разброд.
Так, те, какие на Земле распяты,
Считают, что стиляги – супостаты,
Агенты Вельзевула-Сатаны,
И у него же пребывать должны.
Какие же растерзаны толпой,
Стиляг считают силою слепой,
Которой управляют силы злые,
Имеющие корни вне России.
– А ты-то сам, – спросил Господь Петра,–
Как думаешь насчет сего Ивана?
Оставить тут? Вернуть домой пора?
Направить в Ад? – Нет, в Ад, конечно, рано.
Тебе видней, но я на том стою,
Что загостился сей танцор в Раю.
Но и домой такого отпускать…
Неправедные у него отец и мать,
Друзья, подруги, этот комсомол…
И как тут выбрать меньшее из зол?
– Ну, что ж, мои советчики, – СПАСИБО!,
Как говорят в Ивановом краю. –
Куда ни кинь, всё будут «перегибы»,
А значит, вопли в голову мою.
Но, впрочем, Ангел, как во время оно,
Имеет быть и у стиляги Джона.
Так где тот Ангел, Джонов адвокат?
Коль прячется, выходит, виноват:
Недосмотрел, недопредостерёг…
Что? Не нашли?! Я Бог или не Бог?!
– Господь, я здесь! Стою неподалёку,
Но вкруг Тебя такая толкотня.
Готов к любому вышнему упрёку.
Я пред Тобой. Арам зовут меня.
«Недосмотрел»… Согласен. Но в России
Почти полвека времена лихие:
Безбожники, – какого ни возьмешь,
А молодежь, так атеисты сплошь.
Несчастная, безверная страна,
И правит бал там брат Твой – Сатана.
Да, хоть смотри, хоть в уши волком вой –
Что может сделать ангел рядовой?!
– А все-таки, как думаешь, Арам,
Насколько виноват Стиляга сам.
И мог ли потягаться он с Судьбой,
Стать лучше, например, в стране другой?—
– Господь, я знаю парня много лет,
И он передо мной душой раздет.
Его душа богата и светла
Еще лет пять тому назад была.
Читал он и героям сострадал.
Так, Овод для него был идеал.
Хоть позже за него взялся отец,
Но циником не сделался юнец.
И если бы прочел он Жития,
То стал бы вдвое чище, – знаю я.
– Вот адвокат! Вот истина суда!
Апостолы, учитесь!.. Подытожим!
Ивана вызывали мы сюда
На малый срок. И не вернуть не можем.
Всех праведных уважили каприз,
Потешили любезный Парадиз,
И малый показал нам танец жуткий.
Хоть он вихлялся малые минутки,
Но думаю, Рай понял: танец сей –
Для ведьм, сатиров, чудищ и чертей.
Теперь о парне. Отправляя в путь
Его на Землю, надо сделать «чудо»:
На вечер танцев Джонни возвернуть
Во время то же … Пусть живёт покуда.
Коль за него ручается Арам,
Пускай внушит, что жизнь такая – срам…
Арам, любезный, память не стирай,
Но только лишь во сне пусть видит Рай.
Ты говоришь, чувствительный мальчишка.
Пускай переживает. Но не слишком.
А то его родители решат
Что болен он. Устроят парню ад
В одной из самых спрятанных палат.
А если он надумает писать,
Описывать видения, – не трогай.
В стихах ли, в прозе ль будет та тетрадь,
Пусть отразит Апостолов и Бога,
Пусть, если хочет, малость поострит.
Но наш Эдем не «ихний Уолл-Стрит» :
Нет оснований для карикатур,
Никак не перехватишь чересчур,
Тем более, что малый – хоть куда…
До новой встречи с малым, господа!
* * *
Татьяна, поздравляю! Видит Бог,
Я – за такого Бога! Он и строг,
И терпелив, и мудр. Вот всем бы так
Оценивать деяния стиляг.
Еще разок тебя поздравлю с Ним.
Читай ещё!.. Потом поговорим.
ГРАНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В июле оставалось три денька,
Когда приехал долгожданный папа.
– Здорово, сыне! Вижу, нелегка
Была нагрузка. Пытки, как в гестапо?
Всё вытерпел – и даже адский зной?..
– Да, он поиздевался надо мной.
Сушил мозги, не раз сбивал с режима.
– Ты похудел, и это ощутимо.
Что завтра-послезавтра маме скажем?
– Да то, что это происходит с каждым,
Кто напряженно трудится. – Вот-вот!
«Кто напряженно!» Что произойдёт,
Предсказывать дословно не хочу,
Но будет взрыв: «Немедленно к врачу!»
А впрочем, обмозгуем за столом.
Попотчуй нас, любезная Татьяна…
Ну, как ты с ним? – Да, ничего. Живём…
Весь день в трудах … Не узнаю Ивана.
– Но что он у тебя так похудел?
Не кормишь?.. – Да от этих самых дел!
Он редко кушал с Вашим аппетитом,
А только сел – уж встал, сказался сытым.
Конечно и жара … Стояла три недели…
Похоже, что и Вы немного похудели.
Кормили плохо на курорте Вашем?
– Ну, ладно. Подавай свои супы и каши.
Отец сначала выкушал сто граммов.
Грибочек съел. Отведал ветчины.
– Наляг, сынок, – за папу и за маму!
И думай, что сказать мы ей должны,
Чтоб мама не потребовала круто
Отгородить тебя от института,
От Фро и даже от дешёвых баб,
Увидев, как сынок её ослаб
И, значит, неизбежен нервный срыв.
А это, понимаешь сам, – мотив!
– Ты, сам-то, папа, веришь в эти басни?
Какой там срыв?! Да я весь этот год
Тружусь как вол – выходит, всё опасней
Для жизни. Но на пользу лишь идёт.
Но если мама к Фро несправедлива,
То в этом – основания мотива,
А не мои труды и худоба.
И я не слаб – сама она слаба,
Раз хочет сделать из меня раба,
Покорного её капризной воле.
А я уже не в садике, не в школе.
Позволь, как в пьесе, мне спросить: «Доколе?»
– Скажи ещё, что ты давно мужчина,
Что любишь дорогое существо.
Но потерять единственного сына
Для матери ужаснее всего:
Вот только что ты был в родимом доме –
И нет тебя: Исчез! Уехал! Помер!
Ты знаешь сам: в последние полгода
Переменилась вся твоя природа.
В последние недели – просто взрыв!
Тот, старый, – умер, а какой тут жив?
Когда ты возвратился к ней с вокзала,
Мать поняла, что сына потеряла.
Ты знаешь, мать относится к актрисам,
К тем, кто всю жизнь – сосуды для страстей.
Ты копией её был, – и смотри сам,
Насколько далеки вы стали с ней.
Ты отдалился и от молодёжи.
И от отца – как ни прискорбно – тоже.
Ты! – Алексеич! Продолжатель Рода!
И вот теперь тебе нужна свобода,
Свобода от дворянских наших уз –
Да здравствует плебейский твой Союз?!
И ты не раб у матери отныне –
Она ведь «материнских чувств рабыня»
И потому, конечно, не права –
Вот так теперь звучат твои слова!
– Мать «круто повернёт»… А ты не крут?
По-прокурорски осуждаешь сына!
Судите … Но причем тут институт?!
Я похудел, но это не причина
Считать, что мне учение во вред.
– Однако, сын, ты тоже выбрал Пед,
И мать считает: Фро тому виною.—
– Так подскажи мне что-нибудь иное:
Пойти в Сельхоз? Какой я агроном?!
В Текстильный? Умереть со скуки в нём!
Уехать?.. В Ленинград? В Москву? В Казань?
И там перенапрячься? – … Перестань!
Я не садист, не прокурор со стажем…
Вопрос один: Что матери мы скажем?
– Вот так и скажем: получить диплом
В Пединституте мне намного легче:
Не надо в стены лбом стучаться днём,
Коль репетитор дома каждый вечер.
Вот в этом суть! А прочее – мираж.
И это всё ты лучше передашь.
Прошу тебя: особо подчеркни,
Что я не отрекаюсь от родни.
Скажи ещё, что Фро – не навсегда…
А то, что похудел я – не беда,
Спать, отъедаться, словно на пиру,
Начну и килограммы наберу.
– Ну, знаешь, сын, ты просто дипломат!
Такая речь целительней бальзама!
Не говоря о том, что папа рад,
Уверен, что возрадуется мама!
Благодарю… А кстати, где газеты?
Ты получал? – Конечно. Спрятал где-то.
Сейчас найду… – Читал? – Да, так, отчасти.
Тут были у меня свои напасти.
К тому же я хотел читать втроём.
– Согласен, сыне. С мамой и начнём.