ГРАНЬ СЕДЬМАЯ
Вкусив с отцом коньячной благодати,
Сынок уже добрался до кровати
Зевает и готов забыться сном,
Но видит вдруг опять Степанов дом.
А в этом доме восемь человек
Расположились тоже на ночлег.
И видит ясно: на полу в прихожке
Настелены дерюжные дорожки,
А на дорожках вместо покрывала —
Больничное цветное одеяло,
Которое давно бесцветным стало
И в толщине утратило немало.
На одеяле, под истёртой шубой,
В исподнем из одной холстины грубой,
Пальтишко приспособив вголова,
Посапывают те студента два.
А в "зале", на полуторной постели,
Степан дыханье сдерживает еле,
Страшится тёщин чуткий сон спугнуть
И сбоку в лоно входит по чуть-чуть.
Жена его в такой же муке тяжкой
Вжимается в него горячей ляжкой,
Мечтая и не смея закричать,
Готова придушить подушкой мать.
Но вот они сдержать не могут дрожи,
Степан уже не очень осторожен,
Супруга издаёт негромкий стон,
И с этим акт обычный завершён.
Супруги расслабляются в истоме.
И кажется, что всё уснуло в доме.
Но он-то видит: у ее мамаши
Лик искажен, пожалуй, даже страшен.
Ей, горемыке, нет и сорока,
А здесь она давно без мужика.
Зять и хорош, да больно уж горяч.
Управится, а ей потом хоть плачь.
И вот мамаша от беды такой
Тихонько избавляется рукой.
А из того, он видит, полутрупа
Исходит что-то, хоть довольно скупо,
И все-таки через какой-то миг
Пронизывает старый половик.
Он чувствует, как горестно старухе,
Но до утра все в этом доме глухи.
ГРАНЬ ВОСЬМАЯ
Стиляга удивлён и поражён.
Что это? Сон? Но слишком чёток он.
Такого он не видел никогда.
Быть может, с ним какая-то беда
И это все ему совсем не снится?
Что надо делать и кому сказать?
Мать тут же поведет его в больницу,
И там отыщут что-нибудь опять,
Запрут опять в какой-нибудь палате,
А это уж ему совсем некстати.
Сказать отцу? Он сразу засмеёт,
С улыбкой скажет: «Заразили сына!
На пять минут отправился в народ
И подцепил «гражданскую кручину»,
Который болен каждый доброхот,
Пока не попадет на гильотину…
Развейся, сынку! На-ка денег вот,
Своди в кабак смазливую девчину»…
… Нет, и отцу не рассказать такое, –
Родителей оставит он в покое.
Что если с дядей Костей поделиться?
Полковник он, и многое видал.
И мама говорит, что не тупица,
Не то, что их знакомый генерал,
Который «вечно корчит патриота
И на бедняг стиляг ведет охоту».
А дядя Костя не сорит словами
И не ругает городских стиляг.
Но он тихонько все расскажет маме,
Мол, что-то с сыном у неё не так.
А та – отцу и с тем же результатом,
Признают и больным, и виноватым:
Зачем заехал в нищенский квартал,
Зачем смотрел и нервы расшатал?
Поеду к Фро – моей хорошей Фросе.
Не упрекнёт, а ласково расспросит.
А я всё расскажу ей без испуга.
Она мне мать. И верная подруга!
Да что хитрить – конечно, и жена,
Хотя пока что не обручена.
Но завтра же скажу ей напрямик,
Что я хочу делить с ней каждый миг.
Тут в приступе восторга и невроза,
Когда он это сам себе сказал,
Он ощутил, как увлажнили слезы
Его большие черные глаза.
По-детски подтянув к груди колени,
Уснул "жених". И спал без сновидений.