Еще ничего не зная о стихах, но уже отгородившись от мира новокаиновой блокадой рифм, я повсюду таскала за собой чужое гениальное одиночество в 240 страниц, автором которого была Марина Цветаева. Немного позднее, катаясь на хромом трамвае из одного конца города в другой и листая многотомники, я наткнулась на несколько стихотворений, удививших меня . Все они были посвящены Марине Ивановне.
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Все началось далекою порой,
в младенчестве, в его начальном классе,
с игры в многозначительную роль: -
быть Мусею, любимой меньше Аси.
Бегом, в Тарусе, босиком, в росе,
без промаха - непоправимо мимо,
чтоб стать любимой менее, чем все,
чем все, что в этом мире не любимо.
Да и за что любить ее, кому?
Полюбит ли мышиный сброд умишек
то чудище, несущее во тьму
всеведенья уродливый излишек?
И тот изящный звездочет искусств
и счетовод безумств витиеватых
не зря не любит излученье уст,
пока еще ни в чем не виноватых.
Мила ль ему незваная звезда,
чей голосок, нечаянно, могучий,
его освобождает от труда
старательно содеянных созвучий?
В приют ее - меж грязью и меж льдом!
Но в граде чернокаменном, голодном,
что делать с этим неуместным лбом?
Где быть ему, как не на месте лобном?
Добывшая двугорбием ума
тоску и непомерность превосходства,
она насквозь минует терема
всемирного бездомья и сиротства.
Любая милосердная сестра
жестокосердно примирится с горем,
с избытком рокового мастерства -
во что бы то ни стало быть изгоем.
Ты перед ней не виноват, Берлин!
Ты гнал ее, как принято, как надо,
но мрак твоих обоев и белил
еще не ад, а лишь предместье ада.
Не обессудь, божественный Париж,
с надменностью ты целовал ей руки,
он все же был лишь захолустьем крыш,
провинцией ее державной муки.
Хвала и предпочтение молвы
Елабуге, пред прочею землею.
Кунсткамерное чудо головы
изловлено и схвачено петлею.
Всего-то было горло и рука,
в пути меж ними станет звук строкою,
все тот же труд меж горлом и рукою,
и смертный час - не больше, чем строка.
Но ждать так долго! Отгибая прядь,
поглядывать зрачком - красна ль рябина,
и целый август вытерпеть? О, впрямь
ты - сильное чудовище, Марина.
(Белла Ахмадулина)
Это стихотворение буквально выгрызло во мне дыру недоумения, которая требовала мифов, сплетен, писем, мемуаров. Дыру, которая не давала спокойно жить и задавала бесконечные вопросы: Зачем? Почему именно она? Кого и чего не хватило, чтобы спастись? Вопросы, на которые у меня до сих пор нет ответов.
Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой мильонершей
Средь голодающих сестер.
Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.
Тут все — полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
Зима — как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки,
Облить вином — вот и кутья.
Пред домом яблоня в сугробе.
И город в снежной пелене —
Твое огромное надгробье,
Как целый год казалось мне.
Лицом повернутая к Богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.
(Борис Пастернак)
Автор этих великолепных строк писал жене в эвакуацию:«Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина. Я не хочу верить этому. Она где-то поблизости от вас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне...Позаботься тогда о её мальчике, узнай, где он и что с ним. Какая вина на мне, если это так! Это никогда не простится мне.»
Марина Цветаева и Борис Пастернак были москвичами, ровесниками из профессорских семей. Их отцы приехали в Москву из провинции и собственными силами добились успеха и общественного положения. Матери обоих были одаренными пианистками из плеяды учеников Антона Рубинштейна. В отроческих впечатлениях Пастернака и Цветаевой можно также найти известную схожесть. Так, частые поездки в Германию семейства Цветаевых (1904—1906) вполне сопоставимы с поездкой Пастернаков в Берлин (1906) и особенно летним семестром в Марбургском университете (1912) молодого Бориса Пастернака — неизгладимое воспоминание его юности.
Цветаева и Пастернак познакомились в послереволюционой Москве, но это было поверхностное, включающее 2-3 встречи на поэтических вечерах, знакомство. Настоящее открытие поэтами друг друга произошло летом 1922 года, когда Борис Леонидович написал в Берлин восторженное письмо по поводу новой книги стихов М.И. «Версты» .
С этого года начинается известная переписка Марины и Пастернака , длившаяся 13 лет, переписка, которую принято называть романом в письмах, и которая ни в коем случае таковым не являлась, поскольку роман предполагает взаимность чувств. Для Бориса Леонидовича общение с Цветаевой было дружбой с равным по силе поэтом. Для Марины Ивановны переписка с Пастернаком долгое время была смыслом жизни:
«Борис, все эти годы живу с Вами, с Вашей душой, как Вы — с той карточкой. Вы мой воздух и мой вечный возврат к себе (постель). Иногда Вы во мне стихаете: когда я стихаю в себе.»
«Я не скажу, как Вы мне необходимы. Вы в моей жизни необходны, куда бы я не думала, фонарь сам встанет. Я выколдую фонарь.»
«Когда я думаю о своем смертном часе, я всегда думаю: кого? Чью руку? И -только твою! ...Я хочу твоего слова , Борис, на ту жизнь.»
К сожалению, Марина Ивановна ушла из этого мира той дорогой, на которой не бывает провожатых. Впрочем, главная просьба Цветаевой не осталась без ответа:
«Обо мне, Борис, когда помру, напиши не реквием, гимн/оду на рождение.»
Пускай не гимн, не оду написал Пастернак в память о Марине. Но и не реквием. Просто.Красивую.Музыку.
Поздний ответ
Белорученька моя, чернокнижница...
Невидимка, двойник, пересмешник,
Что ты прячешься в черных кустах,
То забьешься в дырявый скворечник,
То мелькнешь на погибших крестах,
То кричишь из Маринкиной башни:
"Я сегодня вернулась домой.
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен родительский дом".
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
(Анна Ахматова)
Ахмтова привлекла пристальное внимание Марины Ивановны еще в предреволюционной Москве. Они не встречались до 1941 года, до того самого двухдневного свидания, во время которого Цветаева подарила Анне Андреевне переписанную от руки «Поэму Воздуха», перечитав которую, Ахматова резюмировала:» Марина ушла в заумь.» Впрочем, сама Цветаева тоже была разочарована . »А Вы, оказывается, самая обыкновенная женщина», - сказала она, прощаясь.
Но пока, в 1921году, Марина Ивановна посвящала Ахматовой стихи и писала восторженные письма:
«Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высоко от Вас!...Мне так жалко, что все это только слова -любовь- я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.»
«Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть.»
«Вы мой самый любимый поэт.»
Развернутой переписки не получилось — от Ахматовой веяло прохладой, и она, ссылаясь на свою «аграфию», отвечала краткими записками и надписями на книгах. Однако, когда осенью 1939 года Анна Андреевна узнала об аресте мужа и дочери Цветаевой, с Мариной её сблизило собственное горе — арест сына, Льва Гумилева. К тому времени уже была написана большая часть «Реквиема», а 16 марта из дома на Фонтанке появляются стихи «Поздний ответ», в которых — признание единой с Цветаевой поэтической и женской судьбы.
И все же, при внешней схожести обстоятельств, линии жизни обоих, сойдясь в одной точке, оставили совершенно непохожие рисунки. Там, где одна выжила несмотря ни на что, другая — сломалась.
В эвакуации, приехав в Чистополь из забытой Богом и людьми Елабуги просить прописки и работы, Марина Цветаева встретила Лидию Чуковскую и они отправились на поиски комнаты. И где-то на набережной Камы, приостанавливаясь, Лидия Корнеевна сказала: «Одному я рада. Ахматова сейчас не в Чистополе. Надеюсь, ей выпала другая карта. Здесь она непременно погибла бы. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может.»
А вы думаете, я — могу? - ответила Марина...
Через несколько дней Цветаева повесится. Если верить рассказам, то — на той самой веревке, которую перед отъездом принес Пастернак для того, чтобы связать чемоданы.
Через несколько месяцев Ахматова приедет в Чистополь. Она переживет Вторую Мировую, гражданскую смерть от Ждановского постановления, Хрущевскую оттепель, дождется мирового признания. У её гроба будет плакать Бродский, будущий нобелевский лауреат, «типичные полтора кота» - по выражению Анны Андреевны.
Место захоронения Цветаевой