Горел в рассветный час восток, алел в окошке.
А на лампадный огонек летели мошки.
Молился дядька средних лет, с усталым взглядом.
Сварил он маме на обед овсянку с ядом.
Сварил не в злобе голося, без исступления.
И даже мысленно прося ее прощения.
Он сам мужчина-молодец, не злой и смирный.
Но ушатал его в конец вопрос квартирный.
В четверг бабуля померла, сложила крылья.
И экспертиза не нашла следов насилия.
Ей было больше девяноста, вскрывать не стали,
Снесли тихонько на погост. И закопали.
Он на поминках не был пьян, мусолил корку.
Он думал как пройдет диван в ее каморку.
Потом легла на сердце грусть змеей ползучей.
Подумал, дай-ка помолюсь. На всякий случай.
Он бил поклоны до утра, орал в припадке.
И наблюдал, как мошкара горит в лампадке.
Прошелестело над рекой в недоуменье,
И на хрена ты мне такой, венец творенья?