Можно поминать имя Господа всуе, и считать себя великим поэтом, пишущим на религиозные темы. Кстати, сегодня таких развелось пруд–пруди. Словно иерихонские трубы эти глашатаи трубят о том, что конец нашего мира близок, что Господь вот ужо придет и всем воздаст. Такие пииты не подозревают о том, какую медвежью услугу они преподносят читателям, считая свои стихи - миссией в миру. Поэтому на этом фоне произведения председателя оренбургского отделения Союза российских писателей Виталия Молчанова могут показаться разговором, переходящим на шепот.
Здесь нет явного упоминания о Боге, нет православия, бьющего в лоб. Виталий Митрофанович тихо и спокойно, в доверительной манере говорит с читателем о том, что его лично волнует, о чем беспокоится его душа. И вот это дорого. В щемящей ли ноте стихотворения про полуразвалившуюся церковь: «деревни бредут в города и сбиваются в стаи, а родину – церкви, дома – посещают для вида все реже и реже – траву оборвать на погостах, пока не порвется та нить, что духовным связала…», или в горьком рассказе про бомжа: «крышкой неба к земле пригвожденный в тесный люк запечатает мощи». Удивительно и четко его противопоставление детского наивного и чистого мира и взрослой суеты: «Только когда человеку становится плохо, сразу – стенанья, поклоны, аврал, суматоха. Просит спасенья у прежде забытого Бога ломится в церковь, сует невпопад кошелек…» Мне кажется, Виталий Молчанов умом и сердцем прекрасно понимает, что дело не в количестве – свечей, поклонов или фарисейском соблюдении традиций, важнее всего-покаянное состояние души, неравнодушное сердце, малые, но качественные строки. Ведь это своего рода разговор поэта с Богом, а тут каждое слово взвешиваешь на весах своей совести.
Вера Жидкова (Арнгольд) – член оренбургского отделения Союза российских писателей, поэт
Храм
Ты веслами машешь на месте, и шумные всплески
Пугают ершей в редких чащах подводных растений.
Замученный храм на пригорке, теряющий фрески,
В речушку глядит, как в могилу былых песнопений.
Обсели пичуги рядками отрубленный купол –
Бесстыжие люди со лба позолоту содрали
И остов сожгут – дай лишь время – назвавшийся плутом
Не ценит века без цветмета, железа и стали.
Воздев к небесам из-под нимбов бельмастые очи
С ладони воды, словно духи бесплотные склепа,
Угодников лики в пустом алтаре мироточат
Вселенскою скорбью – прозрачно, возвышенно, лепо.
Разбитый свой лик обтирает заря облаками,
Кровавые слезы поныне в России не редки.
А лодка стоит, будто днищем наткнулась на камень,
И шлепают весла как будто в невидимой клетке.
«Не мель, не преграда – Храм Божий меня не пускает!» —
Дошла наконец до ворот в рваной рясе обида:
«Деревни бредут в города и сбиваются в стаи,
А родину – церкви, дома – посещают для вида
Все реже и реже – траву оборвать на погостах,
Пока не порвется та нить, что духовным связала;
Пока не закроется дверь, не отравится воздух
Тяжелым и спертым дыханьем безлюдного зала…»
И я помолился, как мог, на дрожащем на русском,
Принес покаянье в грехах, попросил о спасенье.
И тихо меня понесло по спокойному руслу
Без весел и паруса плавное Божье теченье.
Бомж
Темень адова. Пульс учащенный.
Стен проклятье, сырое на ощупь.
Крышкой неба к земле пригвожденный
В тесный люк запечатает мощи.
Выпьет прелый туман теплотрассы,
Вместе с кашлем приблизится старость,
И приснится далекое раньше,
От которого мало осталось…
…снова мальчик в красивой рубашке,
Хорошист, чемпион по футболу.
Облаков озорные барашки
Провожают по небу из школы.
Губы матери. Ласка отцова.
И тарелка с пахучими щами.
Льется, льется слеза бестолково
По щеке, что не брита годами.
От сумы, от тюрьмы и от смерти
Никогда зарекаться не надо.
Просто счастье в небесном конверте
Не нашло своего адресата.
Глаз
Дочка, а что ты рисуешь тихонько в альбоме?
Травку зеленую, красную крышу на доме,
Дверь маловата, она с подоконником вровень.
Окна зато получились почти вполстены.
Черным – трубу, и дымок из нее тоже черный
Набок склонился, упрямому ветру покорный.
Серую птаху – усердно в полете проворном
Мошек глотает, не чувствуя, впрочем, вины.
С Тузиком будку под низеньким деревом вишней,
Желтое солнце… Что там нарисовано, выше,
В правом углу? Подожди, без очков плохо вижу.
Облачко? Нет? Присмотрелся – да это же глаз!
Точно, овальный – зрачок, уголки, роговица,
Снизу и сверху от контура – тонко ресницы.
Доченька, чей он? Откуда? Тебе он приснился?
– Папка смешной, это боженька смотрит на нас!
Умную кроху поглажу по теплой головке.
Жизнь – колесо, быстро крутится до остановки.
Планы, попойки, удачи, порой нестыковки –
Суетно, некогда взгляд от земли оторвать.
– Где-то на небе грустишь ты, мой ласковый Боже,
Глядя на деток своих, на тебя непохожих.
Ради куска, что послаще, полезут из кожи,
Лишь бы схватить или, попросту, взять и отнять.
Только когда человеку становится плохо,
Сразу – стенанья, поклоны, аврал, суматоха.
Просит спасенья у прежде забытого Бога
Ломится в церковь, сует невпопад кошелек…
Дочка, рисуй этот глазик вверху на картинках.
Помни, Господь вездесущ, хоть всегда невидимка.
В сердце моем растопилась колючая льдинка,
Свечку зажжем, пусть для Бога горит огонек.
С победой шли домой богатыри
С победой шли домой богатыри,
Воздав врагу сполна в кровавой сече.
Как верный пес лизало солнце плечи,
Чтоб раны чудотворно заросли,
Зарубцевавшись в памяти навечно.
И расстилалась степь рекою млечной,
И тучи мимо киселем текли.
С победой шли домой богатыри.
Седой Баян резные гладил гусли –
Звенели струны, струги жались в устье,
На пир горой купцы дары везли.
Котлы дымились, предлагая снеди.
И, на плетень закинув руки-плети,
Глядела мать на пыльный столб вдали.
С победой шли домой богатыри.
К хлебам солонки ладили невесты,
А на пригорке, что лежит одесно
У стен детинца, дети-снегири,
Разгладив кумачовые рубашки,
Толпились тесно. Пенные баклажки
Отцы из погребов на свет несли.
С победой шли домой богатыри.
Бренчали брони, заглушая топот.
«Ты жив ли, милый?» – уст горячий шепот.
Баян завел протяжно: «Гой-еси…»
…Раздался посвист ханский, соловьиный.
Разбойная взлетела в небо сила
И пала игом на хребет Руси…
С победой шли домой богатыри
В свои степные дымные улусы,
Мир покорив, где храбрецы и трусы
Влачили гнет века под свист камчи.
Но пел Баян – слепой и вдохновенный
Свободным словом прожигая вены,
И Муромцы вставали в бой с печи!