(Осьминог, тролль, спортсмен, пчела и картина.)
Моргают галер, деревянные ресницы.
С пылу, с жару,
Прямо в бассейн, где мокрицы.
По пчелиному жалу,
Течёт яд и дрожь.
В ушах земляного тролля,
Плетутся пшеница и рожь.
Пыльно-чёрные портьеры,
Скрывают ветхость фолиантов.
Портьеры – окон кавалеры,
Дырами сверкают, что россыпью бриллиантов.
Осьминог в заливе за небом наблюдает,
А там глаз-корабль летает.
В кораллах притаился чернильный паук.
Там как на Бекшински картинах,
Ветви сплетаются, костянисто-узловатых рук.
Изрядно вспотев, после разминки, без передышки,
Спортсмен ныряет с вышки.
Как только пальцы воды коснулись,
Бассейном мокриц, те воды обернулись.
И с хрустом в насекомых погрузилось тело,
На дне, в кишках, вонючем соке, лапках,
Под толщей буро-серого месива гадкого,
Конвульсируют то и дело,
Спятившие человечьи нервы.
Мокрицы в ушах, в глазах, в волосах,
Повсюду мокрицы-Минервы.
Пчела ужалила осу, в защиту королевы,
Камикадзе угадила, в чёрную полосу.
Заготовлен мёд и склеены соты,
Оборвётся жизнь без жала,
Смерть настигнет и после работы.
Спящие, огромные земляные тролли,
Зарыты в берлоге прямо под полем.
Видны лишь края громаднейших ушей,
В сере их, норы колоний, полевых мышей.
В башне особняка заточен,
В старинной комнате сижу.
Портрет угрюмый я, что висит на стене,
Годами смотрю на чёрные портьеры,
И не дождаться, за оконного вида мне,
Сотлею я, и комнат интерьеры.
Ширмы тряпичные с окон, прахом падут,
Но вида прекрасного узреть не дадут.
Хочу увидеть цвета небес и солнца лучи,
Росу на траве, цветущую жизнь на земле,
Красивый лес, и сады плодоносные, алычи.
Чтоб птицы на свободе щебетали.
Увидеть, что всю жизнь не знал,
Увидеть, о чем фолианты шептали,
Но тлен мой проклятием, будто кто-то наслал.
А мир мой – чёрные портьеры,
Общество моё – мыши, их возня.
Подрамник, рама отсыреть успели,
В жилище тёплое, никто меня не взял.
Лицо в пыли и тело в паутине,
Слова не молвить, душою не спеть,
И радости нет, гниющей картине,
Лишь остаётся неспешно, стареть и стареть…
27.09.12