Когда любовь свою воспел он сдуру,
Ревнивый муж язык ему рассек,
Хоть был язык нужнее трубадуру,
Чем сердце, клад, отравленный навек.
На паперти немому балагуру
Пришлось мычать среди других калек;
Заговорил он вновь, как человек,
Когда в слезах примерил волчью шкуру.
Считается, что волка бить не грех,
Но каково потом над водопоем
Зализывать окровавленный мех!
Завыла бы волчица скорбным воем,
А этот волк услышал женский смех,
Когда замолк, побитый смертным боем.
6.11.1979.