Стояла июльская жара. Вечерело. Закатившееся за горизонт солнце уже не палило, но накалённые за день стены многоэтажек и чёрный асфальт всё ещё держали температуру в городке. Почти со всех распахнутых настежь окон на улицу доносился шум работающих вентиляторов, похожий на жужжание пролетающих шмелей. Квартал словно замер в ожидании ночи, когда наконец на землю опустится мрак, неся с собой долгожданную прохладу.
Поднимаясь по лестнице на третий этаж тёти Аниной квартиры, я уже представляла её, как всегда, сидящую в своём глубоком кресле, с вытянутой, туго перебинтованной ногой, покоящейся на мягком пуфике. Мысленно я видела её строгое, почти окаменелое лицо и глаза. В них было столько печали, боли и одновременно столько тепла и доброты, что хотелось обнять её и крепко, крепко прижать к груди. Но она не была ласковой и сентиментальной женщиной и никому никогда не позволяла себя жалеть. Все её движения и речь были сдержанны, скупы и достойно спокойные.
Кое-что из её жизни я уже знала. Понемногу, с каждым моим посещением она приоткрывала мне завесу своей биографии, но то, что я услыхала от неё в этот вечер, меня сильно потрясло. С того дня мне всегда хотелось написать эту небольшую, но очень трогательную историю из её судьбы.
Дверь её квартиры на случай скорой помощи никогда, даже ночью не закрывалась на замок. Легонько постучав, я вошла в комнату. Глаза её вспыхнули нежной улыбкой, при этом лицо, как всегда оставалось неподвижно суровым. Поговорив о том о сём, я стала разглядывать фотографии на комоде, обрамлённые в старинные рамки. Видя, что мой взгляд остановился на красивом лице молодой женщины, она тихо, сдавленным голосом сказала: - Это моя дочь, Надежда, - и затем добавила, - удочерённая.
Мне не хотелось показывать ей своё удивление, поэтому, не найдя слов, что сразу сказать, я молча продолжала рассматривать фотографии, переходя от одних к другим, пока не остановилась у кровати, в изголовье которой на стене висел портрет её покойного мужа.
Я давно догадывалась, что это он, но никогда не подходила так близко, чтобы разглядеть его черты. Это был мужчина лет 65-ти. Хочу сразу заметить, что для меня интеллигентные люди никогда не бывают некрасивыми. В них всегда проглядывается (простите) порода. Поэтому, про себя я решила, что он довольно таки интересный патрон. Но сигарета в его руке меня немного смутила. Я поняла, что он был неверующим человеком.
Наконец я вернулась на своё место напротив тёти Ани и направила на неё свой вопросительный взгляд. Услышанное и увиденное мной возбудило во мне любопытство, но я никогда бы не осмелилась задать ей вопрос, касающийся её личной жизни. Она это знала и решилась рассказать мне всё сама.
Замуж она вышла когда ей было далеко за сорок. Муж был намного старше неё, и естественно, мечтать о собственных детях им было уже поздно.
Однажды к ним с радостной вестью приехала старшая сестра тёти Ани, Екатерина Андреевна. Она работала врачом-акушером в тбилисской городской больнице и, вот что она поведала им в тот вечер.
К ней на приём пришли молодая грузинка с беременной девочкой-подростком. Мать умоляла её сделать дочери аборт, но было уже поздно и слишком рискованно. И тут у Екатерины Андреевны молниеносно созрел план. Она предложила увезти девочку подальше от позора в горы, в деревню к её знакомым, выносить ребёнка, родить и отдать его в хорошие руки. Она сама обещалась приехать туда по истечении срока и принять у неё роды. Недолго думая, мать согласилась.
Естественно, как вы уже догадались, "хорошие руки" подразумевали семью Анны Андреевны (т. Ани). Ей и её мужу эта идея очень понравилась, они с радостью приняли предложение и стали ожидать время появления малыша.
Время пришло. На свет родилась красивая девочка. Согласно договору, её сразу же увезли от матери в неизвестном направлении и всё покрылось тайной. Но в Библии написано: "Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным... ".
Так произошло и здесь. Но не буду забегать наперёд и вернусь в то время, когда маленький конвертик с крохотной малюткой торжественно передали в руки тёти Ани. И хотя она сама не сильно вдавалась в подробности о своих чувствах, я представила её, трепещущую, взволнованную и несказанно счастливую. Ведь этот свёрточек был её розовой мечтой, как и любой другой женщины. Не лишён был радостных чувств и муж Анны Андреевны. Он заметно преобразился и даже помолодел. Некогда чёрствый и молчаливый, он стал ласковым, заботливым и любезно болтливым. Если раньше он не торопился с работы идти домой, то теперь его просто несло, словно на крыльях.
Казалось радости не будет конца. Но как и многое в этой жизни непостоянно и изменчиво, так случилось и в этой семье... Правда не сразу, а семь лет спустя.
А теперь немного истории любви той девчушки Нинико, которая под натиском матери решилась на преступление. Как выяснилось впоследствии, эта девочка сильно любила соседского парня Малхази, и любовь её была взаимной. Перед уходом в армию, зная категорический настрой матери Нинико, молодые решили связать себя, если пока не узами брака, то общим ребёнком, в надежде, что дитя и время переменят мысли бабушки. Узнав о беременности любимой, счастливый и обнадёженный парень ушёл в армию.
Оставшись без его поддержки, Нинико стала открытой мишенью для нападок со стороны властной матери. Под её натиском она решилась на то, что произошло. Но о том, что ребёнка отдали в чужую семью они решили скрыть от Малхази. Ему она коротко написала, что сделала аборт.
Вернувшись после службы домой, отчаянный, потерявший всякую надежду, Малхази убивает Нинико.
- "Не знаю, - сказала Анна Андреевна, - при каких обстоятельствах произошло это убийство, нечаянно в пылу гнева, при выяснении отношений или умышленно, но его арестовали и посадили пожизненно".
Обезумевшая от горя мать, потерявшая единственную дочь и оставшаяся совершенно одинокой в целом мире, она вспомнила о внучке. Решив во что бы то ни стало отыскать свою кровинушку, она направилась в городскую больницу.
Екатерина Андреевна долго не поддавалась её уговорам рассказать, где находится девочка. Но та ходила к ней чуть ли не каждый день, умоляя показать девочку хотя бы издали, обещая и клянясь смертью дочери никогда не подходить к ней близко. И Екатерина Андреевна сдалась.
Ни о чём не подозревая, счастливые родители были полностью поглощены воспитанием дочери, строя для неё планы и рисуя красивое будущее, для осуществления которых не жалелись ни средства, ни силы, ни время. Девочка росла очень смышлёной и всесторонне развитой. Каждый день Анна Андреевна возила её в парк поиграть с сверстниками и подышать чистым воздухом вдали от городского смога.
Вот туда однажды и приехала Екатерина Андреевна с несостоявшейся когда-то молодой бабушкой. Издали она указала ей на одиноко сидящую на лавочке сестру и играющую в песочнице девочку. Не знаю, что испытывала в тот момент сама Екатерина Андреевна, но я пришла в ужас от до конца неосознанного ею предательства и предчувствия чего-то страшного. Зная грузин, их кровные связи и отношение к родству, я сразу представила, что творилось в душе у молодой бабушки и, поняла, что даже клятва не остановит её от задуманного. Во рту у меня пересохло, тяжёлый ком сдавил горло и я поймала себя на том, что уже не сижу а хожу по комнате.
Лицо тёти Ани оставалось спокойным а голос тихим и уравновешенным. Видя моё волнение, она предложила мне сесть и продолжила разговор.
- "Помню, как однажды ко мне подсела женщина лет 35-40, одетая вся в чёрном, что говорило о её трауре. Мы разговорились с ней и я поняла, что она довольно открытый и приятный человек. На следующий день мы встретились с ней вновь на том же месте, но уже как давние приятели. Так продолжалось довольно долго и наше знакомство незаметно переросло в крепкую дружбу. Кетино (так звали эту женщину) стала приносить девочке небольшие подарки и сладости. Её чрезмерное внимание к девочке не вызывало во мне никаких подозрений. Зная из её рассказа, что не так давно она потеряла дочь, мне были понятны её чувства и в душе я даже радовалась, что наша дружба послужила ей некой отдушиной. Постепенно она стала нашим частым гостем и душой компании.
Но однажды, как гром среди ясного дня прозвучали страшные слова признания и предложение без боя отдать девочку. Вся наша жизнь перевернулась вверх дном а земля ушла из под ног. Нет, это невозможно, - думала я, - всё было оформлено официально. Никто не вправе был нарушать правила закона. Да, но только не в Грузии. Наняв адвокатов и заплатив им довольно много денег, Кетино выиграла суд".
Долгое время Анна Андреевна не могла прийти в себя. Несколько месяцев, прикованная к постели, она молила Бога, чтобы Он дал ей силы перенести это горе. Всё померкло с уходом маленькой девочки. Её смех и звонкий голосок больше не оживляли стен опустевшей квартиры. Каждый уголок, каждая вещь напоминали ей о ней и, сердце, не смогшее смириться с потерей постепенно превращалось в камень.
Поник и муж Анны Андреевны. За несколько месяцев суда он заметно осунулся и постарел. Вернулись прежние чёрствость и замкнутость, а с ними и заброшенная привычка курить. Похоже он также не мог смириться с потерей любимой доченьки и через шесть месяцев, стоя с чемоданом на пороге квартиры, сухо объявил, что уходит к Кетино.
Не помню, что ещё говорила тётя Аня, так как от переполнивших меня чувств отчаяния, я просто была уже не в состоянии слышать. Но помню, как вскочив со скамьи, я вновь подошла к его портрету и пристально впилась глазами в его спокойное и задумчивое лицо. Затем я перевела свой, полный недоумения и возмущения взгляд на тётю Аню и она, прочитав в нём: "Как ? Как вы смогли его здесь повесить ?" тихо ответила: "Я его простила !"
Со временем девочку привозили к тёте Ане на побывку. Она продолжала называть её мамой. И даже повзрослев, имея уже свою семью, она не забывала её и часто навещала. Но лично её я никогда не видела.
(Все имена в этом рассказе изменённые)