От волшебных чар, очнувшись, наконец,
Обомлел в безумстве гордый тут купец.
Видит: стал он человекожеребец,
Сил прибавилось, ну просто, как боец.
И подумал: «Коль уже не человек,
Да, наверное, останусь так на век.
Пусть весь мир теперь узнает, кто есть я».
«Люди, я – Кентавр! Вы слышите меня?!
Я не просто – царь! Отныне царь – Кентавр!
И не бело-чёрный, а черней, чем мавр!
На колени предо мной все! И-го-го.-
Эхом ржанье разнеслося далеко, -
Станут мне подвластны звёзды и моря,
Воздух, Солнце, Космос, матушка Земля!
Впрочем, и вселенная моя! Да-да!
Всё теперь моё отныне навсегда!»
И, почувствовав прилив огромных сил,
В тайны недр земли он заглянуть решил.
Скачет по горам и видит изнутри
Яркие каменья светят, как костры.
Нефть рекой бушует, чёрный пласт угля,
Дорогим металлом наполнены края.
«Всё моё! – ликует царская душа, -
Буду всех богаче в этом мире я!».
С гор спустился он в долину и узрел,
И на миг от счастья, даже онемел:
На поверхности земли лежал алмаз,
Ослепляя своим светом царский глаз.
Захотел Кентавр поднять алмаз с земли.
Да беда! Уж больно руки коротки!
Он и так и эдак! Просто, ну, никак!
Мучается день, а может два дурак.
Коли б ноги были, легче бы достать:
Помогли б лопату крепенько прижать.
Бьёт об землю он копытами по всяк –
Всё равно достать не может царь никак.
Он в бессилье ржёт и на дыбы встаёт,
Только никуда отсюда не идёт.
Думает: «Рабсилу что ли мне найти.
Так ведь всё богатство могут унести.
Разве я сумею, справиться один?!
Повстречался б здесь мне с лампой Аладдин!
Али мне Ванюшку срочно поискать?!
Тот быстрей сумеет всё с земли достать.
Этим Аладдинам нельзя доверять:
Каждый день придётся всех их проверять.
Всё же иностранцы, могут обмануть.
А Ивана сам сумею я надуть.
По сему и будет! Надобно найти.
Поскорей Ивана к цели привести.
День и ночь работать станет на меня,
Перестанет бить баклуши у окна.
Кабы не убёг мерзавец далеко.
Мне бы подсластить немножечко его:
Можно и лапши на уши накрутить,
А потом верёвки из него крутит
Месяц уж проходит, день сменяет ночь.
А Кентавр в дороге и поспать не прочь.
Но стремиться к цели вовремя успеть.
Кто-то недалече песню начал петь.
«Вот тебе и диво! Кто же мог бы быть?» -
Только лишь подумал, глядь: дворец стоит.
Сам весь белокаменный, в злате купола.
Красотища всюду, да и чудеса!
Бьют фонтаны в небо, взвившись высоко;
Растянулся край цветущий далеко;
Ароматом сладким тянет от садов;
Да кругом всё чисто, не видать следов.
А вокруг озёра, в них вода – хрусталь.
Рыбы очень много, чешуя, как сталь,
Каждая слезинка видится в воде.
Чистота! Не снилась даже и во сне.
Вот заря восходит. Дворец краше стал:
Бриллиантом ярким всюду засверкал;
Блики заиграли в утренней росе,
На листочке каждом и на лепестке.
В мраморе дорожки и ступень каскад;
Вазы с янтаря все выстроились в ряд,
А из них цветы свисают до земли,
Словно самоцветы вьются изнутри,
И собой украсили клумбы и сады.
Жаворонок песню шлёт из высоты,
Иволга запела где-то за рекой,
Трелью отозвался соловей родной.
Что-то защемило в сердце у царя,
Сразу вспомнил царство он своё тогда:
«Эх, попировать бы средь своих вельмож!
Только кто признает?! Стал ведь не похож.
Уж забыл, когда я ел горячий борщ.
Кажется, немножко стал уже и тощ».
Проглотив слюну солёную во рту,
Видит пастуха со стадом на лугу.
А коровы все холёные, как слон.
«Молочка б испить, хотя бы мне бидон».
Только вышел попросить-то молочка,
Тут и началась вся вмиг его беда:
Закричав от страха, убежал пастух,
А за ним и стадо, оставляя стук.
И опять остался царь наедине,
Пряча своё тело лишь в густой листве.
«Зоркие» глазища далеко глядят:
Лавки на базаре все по швам трещат,
Да всё продаётся только лишь своё,
А не иноземное всякое гнильё.
Тут и карусели крутятся во всю,
Да и скоморохи песнь поют свою,
Удивляют пляской, гибкостью своей,
Потешая люд игривостью речей.
И вдруг чёрной завистью возгорелся царь:
«Раздавлю в лепёшку, слышишь меня, тварь!
В пламени пожара ты сгоришь дотла,
Даже не останется от тебя следа».
Вскоре эти мысли пришлось оборвать:
Девицы гурьбою вышли погулять.
Вот идут к опушке и венки плетут,
Песни свои звонкие радостно поют.
Все красивы, будто ранняя заря!
Всё же всех прекрасней Марьюшка была:
Косы – ниже пояса, стан, как у осы,
Глазки бирюзовые чарами полны.
Ходит величаво, речь, как ручеёк;
На одном из пальцев светит перстенёк;
Телом «белокожая», губы, как рубин.
Устоять не сможет в мире ни один.
Красотой пленила бедного царя,
Что скрывался в зарослях, жизнь свою кляня.
Каждый день в страданиях проводил досуг.
Ожидал, быть может, придёт без подруг.
Но, увы! Напрасно сей, минуты ждал.
И однажды всё же он её украл.
Девицы от страха, кто куда бежал,
И от визга, крика лес весь задрожал.
Их народ услышал, да поднялся шум.
Говорил он всякое, что придёт на ум.
Кто кричал: «Там, в роще, басурман сидит.
Его нужно срочно нам всем изловить»;
-Как-то мне намедни говорил пастух,
От сего он дьявола получил испуг.
-Это полулошадь, получеловек!
-Я такого чуда не видал во век!
-У него копыта и длиннющий хвост.
Вот те крест! Пусть сгину, ежли я прохвост.
-У энтого гада – ни хвоста, ни зада.
Тольки лишь одни рога. Вот такие!!!
-Да!
-А меж ног, там – пустота.
-Да не уж то?!
-В нём достоинства нема, а ведь нужно!
-Зато девкам не страшён, лишь пужает.
-Интересно, как нужду исправляет?!
Пока спорил и судачил весь народ,
Дескать, глаз в нём не такой и кривой рот.
На затылке грива, словно у коня,
Не хватает, только жаль, ему огня.
В это время царь далече убежал.
Марьюшку без памяти на руках держал,
Нежно целовал он в сладкие уста.
Обещал, что будет счастлива она.
Дюжина дородных молодых юнцов,
Силушкой своей подстать своих отцов,
Смело в путь отправились, чтоб врага догнать,
Страшное чудовище миром наказать.
Через час какой-то был он в полон взят.
Ротозеев много собралось, ребят.
Скрупулёзно осмотрел его народ:
-В общем, ничего! Как будто не урод.
-Кабы только жеребца-то отделить,
Мог бы и детишек девкам натворить.
-Давеча, Кузьма, ты всем ведь нам наврал,
Будто промеж ног, ни что в нём не видал.
А ты посмотри сюда, ешшо какой!!!
Нам бы половинку на двоих с тобой!
И стояли б бабы каждый день чредой,
Да кормить не надо было б их едой.
-Интересно, из каких он взят пород?!
Тут расхохотался весь честной народ.
Кто-то крикнул: «Батюшка наш царь идёт!
За собой лебёдушку свою ведёт!».
Расступился, поклонился весь народ.
Царь с царицею прошли чуть-чуть вперёд.
Восседают на почётные места.
Восхваляет их, ликует вся толпа,
Проявляя им почтение своё,
Благодарствуя за счастье и житьё.
А пока от счастья ликовал народ,
У царя Кентавра был раскрытым рот.
Часть свою узрел в царе он и узнал,
И царицу сразу из дворца признал,
Ту, что подчивала сладостями их,
Да рассказами о прадедах своих.
«Ишь, какую кралю отхватил себе!
А могла достаться она также мне.
Почему я не послушался тогда,
Воротился, и была б моя жена…
И царём уж точно здесь бы восседал,
Да народ в узде железной бы держал.
Не смеялся бы тогда, не ликовал.
На коленях предо мною бы стоял…»
Тут он вздрогнул, и мечта оборвалась.
Понял, что над ним расплата началась.
Выступали все свидетели подряд.
Первым – лесоруб: «Однажды вижу зад
Ядреной масти такого жеребца!!!
Дай, думаю, взгляну «каков» с лица.
А как увидел – сразу обомлел,
Весь мир мне белый тотчас почернел.
Теперь беда моя лишь только в том,
Что я боюсь зайти в родной свой дом:
Нужду справляю прямо тут в штаны,
Не успеваю до сортира донести».
Вторым за ним последовал пастух:
«Намедни, выгнал стадо я на луг.
Глянь, из кустов выходит человек,
Такого отродясь не видел я вовек!
Он напужал меня и стадо всё,
Да вот случилось страшное ещё:
Был на всё стадо племенной бычок,
Теперь от страха лёг он на бочок.
А кто коров теперь осеменит?!
Ведь у него то боле не стоит».
Тут реплика раздалась из толпы:
«Пущай пасёт и крутит им хвосты.
И за бычка пущай осеменит,
Гляди, корова жеребца родит
Такого, чтобы молока давал
Да заодно земельку бы пахал».
Уж выступало много всяких лиц,
Что якобы подбросил он куниц,
И яйца стали часто пропадать.
Тут птичница решила доказать:
«Его однажды увидал петух,
И в тот же миг он сразу весь распух.
Вам сообщаю горькую я весть,
Что куры перестали яйца несть».
Царь долго слушал, наконец, сказал:
«Пошто девиц ты наших напужал?
Марьяну, красну девицу украл
И у людей спокойствие забрал.
Чтоб не пужал ты больше сих девиц,
Отныне будешь в стаде кобылиц.
И можешь их любовью забавлять.
Немедленно с очей моих убрать!».
Кентавр и оком не успел моргнуть,
И не сумел он глубоко вздохнуть,
Как очутился в стаде на лугу.
И раздался сигнал коней: « И-го-го-гу!»
Табун заржал и на него помчал.
И царь от страха громко закричал:
«Иван, спаси! Я больше не могу!
Тебя с казны своей озолочу!
Ты где?! Приди на помощь поскорей!
Уйми ты обезумевших коней!».
И слышит: «Ваша Светлость! К Вам пришли.
Пока Вы спали, дом уж возвели».
Проснулся царь, в поту он весь лежит,
Да сердце бешено в груди стучит.
По-прежнему от табуна бежит,
От страха, зубы, стиснув, весь дрожит.
Узнав, что это – сон и только лишь,
Спросил: «Пошто такая в государстве тишь?»
-Вы спали, Ваша Светлость, спал народ.
Не спал лишь только тот, кто всё крадёт.
Ну, и строители не спали. Дело в том,
Что возводили двадцатиэтажный дом.
-А где милиция?! Где органы суда?!
Где Армия? Она спать не должна!
Ответил вдруг один из мудрецов:
-Коль ежели царь спит, лафа для подлецов!
И не поможет ни милиция, ни суд.
И Армия не виновата тут.
-Созвать немедля всё правительство моё.
Ему тем боле спать запрещено:
Должно законы все мои в срок выполнять,
Их деятельность повсюду проверять.
И вновь собралась министерская вся знать.
И вновь решали дом принять, аль не принять.
Да много шуму было бестолку и драк,
И каждый думал: он умнее, чем дурак.
По-прежнему никто из них не дал совет.
По-прежнему строители несли ответ.
Тогда царь в гневе всех их разогнал
И новый свой указ он написал:
«Повелеваю срочно выполнить приказ!
Чтоб знали все! Для всех он есть наказ!
Немедленно Ивана разыскать!
Объездить всё, хоть с-под земли достать!».
И вскоре был доставлен во дворец
Красивый, молодой, задорный удалец.
Царь вмиг к нему: «Ванюша, подсоби!
И вновь задачку сложную реши.
Опять строители наделали следы.
Спасай, «родимый», нас от сей беды!
Построили большущий, эдак, дом!
Всё красотой сверкает в доме том!
Но мне, царю, приходиться тужить:
Никто не хочет в энтом доме жить.
Забыли ванну, душ соорудить.
Быть может, мы сумеем заселить?
Боюсь, узнает энтот ООН.
Опять я потеряю всякий сон.
-А что правительство твоё? Молчит?
С трибуны хорошо оно кричит.
Аль знаний мало, чтобы подсобить,
Тебе задачку этаку решить?
-Да ты, Ванюша, больно не серчай.
И на вопрос немедля отвечай.
Ведь я к тебе, как к демократии своей.
Отныне будешь средь моих друзей.
-Ты только много всё мне обещаешь,
Да слова царского не выполняешь.
-Клянусь Богами! Выполню теперь!
Последний раз прошу тебя, поверь.
Отныне слово царское – закон!
Не «страшен» мне теперь ООН!
-Ну, хорошо! Я помогу тебе.
Вели ты баню выстроить извне.
И можешь заселять подряд народ.
Ты только объяви. Он сам туда пойдёт.
-Так просто!!! – удивился царь отец.
Какой же ты, Ванюша, молодец!!!
Вот мне б такие в депутаты подошли!
-Надейся на себя, царь, помощи не жди.
Когда ты сам не будешь долго спать,
И прохиндеям всем не доверять,
А больше слушать свой родной народ,
Тогда продлится твой могучий род.
И не надейся на заморское «добро».
Ведь это их исконное гавно.
Заставь народ свой божью пищу есть,
И он начнёт златые яйца несть.
12.02.1997г.