Апрель, Париж, огни вдоль темной Сены,
Не праздность – праздничность на лицах у прохожих.
Так хочется бездумно-вдохновенно
На всё, что скажешь, отвечать «я тоже!»
Но ты молчишь… Alas, как говорится,
«Печаль моя светла», а кофе горек.
Весну передо мной проносят в лицах,
Как маски театральных аллегорий.
…Какой-то давний ролик: мсье в витрине,
Заплаканной дождем; снаружи – двое
(Как тут же выясняется – картонка)
И служащий уносит их подмышкой,
И радио играет – ностальжи…
Мне кажется, всё это где-то было.
Мне кажется – какой знакомый голос…
Вот имя. Но оно меня забыло.
Вот зеркало. Оно уж раскололось.
А кофе холоден, как день позавчерашний,
И не допит. Но, этим не смущенный,
Гарсон небрежно смахивает чашку,
Сверкнув улыбкой: что-нибудь еще, мол?
Да, си ву пле, пожалуй, повторите.
(Когда еще я окажусь в Париже?)
Теперь наоборот: уходят двое,
Оставив в кадре тусклую картонку,
И радио играет – ностальжи.
И всё вокруг напитано любовью,
Так подлинно, так клейко-андрогинно…
Лишь мы с тобой – покончили с собою,
Разъединившись нА две половины.