чертов невкусный, правда, невкусный кофе.
такая придирчивость… годы? годы
подсчитывают плюс-минус от анорексичной моды
и от того, что, трижды проклятый профи,
я на том самом дне, где уже не падение и не крах.
но даже здесь накатывает эйфория
от возможности расплатиться.
крупно и элегантно, особенно в кабаках.
особенно утром, и лучше бы за двоих.
и наблюдать, как он все больше меня боится.
и это есть знак «смотри на меня, смотри: я –
не только умна и не только секс. вот тебе штрих».
кто бы мне рассказал, кому это было надо.
я бы сейчас его обняла. поздно. дела минувшие.
всё свести бы к игре, но обыденность страшно безнотна.
и ты, сидящий за столиком рядом,
что ты знаешь о больно укушенной,
как улыбка, жизни? знаешь, как нестерпимо плотно
сидят чулки, если их сто лет как снимаешь с себя сама?
как ничего капилляром забытых бумаг
не течет? ни слова. а ты что-то пишешь…строки…
и сквозь линзу промасленных общепитом витрин
мир становится так божественно нелюдим,
из меня исчезают все лишние звуки.
разбегаются в стороны цифры, лица и сроки.
я попросила бы неотложку взять меня на поруки.
я приятно схожу с ума. Он. Пишет. Стихи.
я пытаюсь верить, что он, познавший лишь мелочные грехи,
– чище-чище всех во вселенной и – лучше-лучше.
что он избран… Но извини, Всемогущий,
я не буду просить мне вернуть моё зло обратно.
и заставь меня – я не лягу с врагом, возлюбив.
не перестану ныть и не стану для всех и всегда приятной.
и никогда не пойму буквально наречие «оп-ло-до-тво-рив».
нет, не сделаю все, только чтобы он продолжал,
пока еще нет железа, но есть полет.
вот ради чего я готова сто раз заглотить кинжал,
если он остановится вовремя. вовремя всё сожжет.