опять права...
в задумчивых глазах ни капли толку, если трое суток ты строчишь, вдохновению солгав, что ты им заручился почему-то.
на ранний секс едва хватило сил - скрипел и выл, как будто ржавый велик. и в нужном месте больно укусил (больнее, чем хотел, на самом деле). всему виной заманчивая хрень пронзительно-нахрапистого текста. и если на неё потрачен день, то утром, как обычно, не до секса. да и вообще почти не до чего. нехватка мысли, дохлые идеи. ведь даже недовыдумал чулок для милой Пеппи. Боже! кто я? где я?
- любимый, дуй в постель. погасишь свет. сыграем: я Дункан, а ты Есенин.
условия, в которых точно нет избыточно понятных объяснений.
о чём ты, мать. какая там Дункан. Есенин, кстати, точно не пошёл бы.
- сейчас приду!
Есенин. Губерман. в таких вещах всегда, что в лоб, что по лбу.
ведь всё не так, не то и невпопад. сквозь хмурый взгляд, цепляя плечи, к пальцам сползает в мир лиричный суррогат, такой, что зубы молятся на кальций. ты роешь норы смыслов, словно крот. сидишь и зеленеешь, сонный гоблин, ведь в поисках лексических острот давным-давно утратил внятный облик, находчиво придумывая впих во все места, где тексту не хватает рельефности булыжных мостовых, инь-янской индустрии из Китая, траншеи непротоптанных страстей, изящно интригующей уловки, любых определяющих частей, влияющих на формы постановки.
- шуруй в постель. тебе ещё не лень? страдать фигнёй. ведь ночь. имей ты совесть!
опять права. не лень. а просто хрень! какой-то щепетильно-жалкий комикс, не стоящий и пары вздутых вен, и трёх зевков. но копится обида: ведь должен быть разрушен Карфаген. иначе потечёт на Атлантиду.
- ты притомил играть в свои слова! слова-слова-слова!!!
- молчи ты, дура.
но чувствуешь: опять! опять права!
и кроешь в довершение сумбура:
- ты не гони.
- да я и не гоню. потерпит мир сто лет без этой книжки. идём ты спать. хорош писать ху#ню.
опять права.
- иду-иду, малышка.