Восемь задумчивых капель в скрипичных зарослях колких.
Восемь капелек-фонарей вдоль пустынной дороги.
Хватит ли их утолить эту жажду сердечной боли,
острою тростинкой застрявшую в горле?
Или присесть здесь, на скамейке, осклизлой и томной,
расслабиться, пережить, переждать,
бережно, тихо передышать;
встать – и идти этой улицей, ниже и дальше,
идти, не увидишь покуда над склоном знакомым
себя, и смолу беспросветной реки,
и во мгле запропавшие дали,
где человеческие огоньки
гаснут россыпью спичек сырых.
И спокойно светлеет на сердце, и кажется даже,
что я знаю, откуда во мне запредельная жажда,
жажда жизни – которой не можешь узнать до поры
и не видишь вокруг,
ибо жизнью зовут – немилую, неродную, не ту.
И глядишь в темноту,
как в родимый оставленный дом,
и – ему ли, себе ль самому –
лепечешь неведомым языком…