За днями дни идут сезоны,
меняет осень цвет погон.
Я – каторжанин по закону
не мною выбранных времен.
С кайлом знаком не понаслышке,
остался в прошлом верный ствол.
Здесь по периметру всё вышки
и между ними частокол.
Не в том вопрос, кому по сколько,
кто принял сердцем и умом,
кто со своей смирился ролью,
а кто остался королем.
Не в том вопрос, когда мы выйдем,
а если выйдем, то не вдруг –
и Солженицын, и Овидий
вплетали строки в этот круг.
Но их здесь нет – вчера нет, нынче –
а мы все те же: крест-спина,
звезда-спина – набор отличий
неважен, важно, что видна
мишень на уровне прицела,
мишень, когда она бежит…
А мы – всё здесь, и, значит, целы,
а также, значит, будем жить.
Зачем? Да так, за частоколом,
как за зубами языки.
Как жить? Да, в общем, по-людски:
не по нужде, не по приколу,
дышать и делать всё с руки –
по сердцу, по уму – не важно –
с руки – и все тузы на стол! –
на картах крап, корабль бумажный,
иль вовсе саморезный ствол.
С руки, то речь, бесповоротно,
надежно, точно, на века,
так, чтобы не было бесплодным
всё то, что создала рука.
Корабль бумажный – чтоб до моря
и дальше моря, в океан,
с волнами споря, с ветром споря,
не размокая в ураган.
А если ствол, то так, чтоб пуля
не влево-вправо, по прямой.
Курок спустили, помянули,
заказ исполнен – и домой.
Однако, частокол да вышки.
Судьба, однако, пей не пей.
И всё, что выпало, с излишком –
от срока до тифозных вшей.
И остаются елей лапы
на вырубАх, на вырубах,
засаленные карты с крапом,
и пепел, выкуренный в прах.