Пречистая, преласковая Дева
в губах сжимая ниточку напева,
густую шерсть мотает на клубок
и думает, что если близок Бог,
то почему от неба пахнет хлевом?..
(Метаморфозы летних вечеров,
когда тверды, горбаты и багровы
лежат в хлеву сомлевшие коровы,
распространяя дух коровьей крови
и молока, налитого в ведро…)
Она выходит в сад. Луна поёт,
как яблоко поёт перед надрезом,
как голубой цветок под снежным прессом,
а птицы поражённые наркозом,
лишь неумело открывают рот…
Там разлагается снотворная сирень,
дымясь голубоватым и зелёным,
и вишен разварившиеся кроны
томятся, как в рулоне поролона,
и мнётся их рассыпчатая тень…
В усталом воздухе не движется ничто.
Горячий сад запахивает полы
и быстро, как больной после укола,
спит, спит… во сне припоминая то,
что от зимы осталось слово «голый»…
А Дева думает: вот странный поворот,
меня печаль неясная берёт
и скоро месяцев, наверно, будет шесть —
растёт одушевленный мой живот,
как будто на него мотают шерсть!
Вон, у деревьев не растёт живот,
хотя у них плоды — почти что дети…
По саду ходит старый-старый ветер
и ласточкой садовою стрижет,
как ножницами, высохшие ветви.
И сохраняя непорочный вид,
идёт по саду Пресвятая Дева:
луна полна, плоды висят на древах,
направо — поле спелое, а слева —
беременная
бабочка
летит…