Сияла сиеста — час сна и спокойного солнца.
Спуск к морю в прыжке изгибался, лениво покат…
Мы щедро разлили в стаканы крепленый мускат,
и солнечный лёд раскололся по граням на донцах.
Меж морем и небом стирается в полдень граница.
Мы были молчаньем и счастьем в тот миг сплочены,
мы были как братья — едино добры и равны,
лишь слабая тень от ветвей затемняла нам лица…
Но вдруг я встревожилась сердцем,
причины не зная,
и море застыло, и берег испуганно сник:
из мрака столетий
над Троей
погибельный крик
рванулся, льняную холстину небес разрывая!
Как по полю боя когда-то неслась колесница,
промчался, сверкая колесами, велосипед,
блеск спиц! — и ещё, и ещё один!
Сразу вослед
за ними летела, рыдая, огромная птица…
И женщина — та, пред которой бледнели богини,
как будто во сне, равнодушно прошла по песку,
а тело ломилось и пело сквозь белый лоскут,
и море юлило, как пёс, пред ногами босыми!
И юноши в древнем дурмане тянулись за нею
безвольной толпой…
Но никто из сидящих со мной —
все были поэты! — не видел: сквозь розовый зной
уходит на верную гибель Ахилл,
сын Пелея!
Гекзаметры реяли гордо над траурной Троей
и наши дома, наши головы, наши сердца,
покрыла античная пыль
тяжелее свинца —
наследие гнева античных богов и героев.