Любя тебя, я этим предаю.
Но ты в любви ко мне – вдвойне предатель:
Супруги долг и страсть ко мне свою
Ты предала, на ненависть растратив.
Но за две клятвы как могу винить,
Коль сам нарушил двадцать? Ибо клялся
Я тем, чего в тебе не может быть,
И тем, с чем вместе с верой распрощался.
Твоей душевной клялся добротой,
Твоей любовью, верностью и честью,
Чтоб свет твой видеть, очи слепотой
Завешивал и упивался лестью.
Я утверждал, ты чистота и свет.
И эта ложь – страшнейший мой навет.
In loving thee thou know'st I am forsworn,
But thou art twice forsworn, to me love swearing:
In act thy bed-vow broke, and new faith torn
In vowing new hate after new love bearing.
But why of two oaths' breach do I accuse thee,
When I break twenty? I am perjured most,
For all my vows are oaths but to misuse thee,
And all my honest faith in thee is lost,
For I have sworn deep oaths of thy deep kindness,
Oaths of thy love, thy truth, thy constancy,
And to enlighten thee gave eyes to blindness,
Or made them swear against the thing they see:
For I have sworn thee fair, more perjured eye,
To swear against the truth so foul a lie.