К утру Перун грозу унял,
устав от собственного гнева.
И, захвативший четверть неба,
малиновый рассвет линял.
И перламутровые дали,
отряхивая забытье,
туманным молоком смывали
оцепенение свое.
Ручей к реке бежал, игриво
лаская обнаженный склон.
Уже кокетничали ивы,
надев пушистый балахон.
И лес, дрожа от нетерпенья,
стоял в салатовом дыму...
Такого головокруженья
давно припомнить не могу.