Свеча.
Сборник стихотворений.
посвящается моей жене
* * *
Когда наступит наша череда
И смерть покончит с праздностью земною,
С чем умираем – с тем и навсегда
Останемся наедине с собою.
Всё очень просто, выбор не велик:
Коль прожил с Богом – остаёшься с Богом,
А если жить хотением привык,
То не ропщи на Бога слишком строго.
Что через день – зачем о том гадать –
Довольно дню сегодняшней заботы.
На то даётся сердцу благодать,
Чтоб не оставить сердце без работы.
Спеши, поэт, всё ближе тот порог,
Который в даты превращает – годы.
Дар вечности и странный дар свободы
Сумел ты понести или не смог?
1
ВЕЧЕР
ПОХОДНЫЙ НОЧЛЕГ
Закат, закинув лунный блин
С размаха в илистую реку,
За частоколом из осин
И полем – ночь прокукарекал.
И начался иной отсчёт
Иного времени – тягучий
Как мёд, сочащийся из сот,
И также как и мёд – пахучий.
Аптекарской полынью трав
И перестуком тепловозов
Ночь свой показывала нрав
В стихах, а не страницах прозы.
И пусть уже рассвет вчерне
Таился где-то между строчек
Дорог, вздыхающих во сне
И придорожных ям и кочек,
Пусть лесенки далёких шпал
Играли в чехарду с туманом –
Пришедший сумрак подступал
И шарил спички по карманам.
Колючим пледом с головой
В двухместной старенькой палатке
Укутывал мена с тобой
И убаюкивал украдкой.
Горел костёр. И поле прочь
От вспышек сучьев и соломы
Отшатывалось молча в ночь
В раскрытом марлевом проёме.
Ты засыпала. Я - не спал.
И в отблесках костра на платье
Сквозь сумрак ночи прозревал
И успокоенность и счастье.
* * *
В октябрьский дачный кавардак
Дорог и тропок полуголых,
Лесов шершавый полумрак,
В грибные пряные рассолы –
Из электрички – с головой,
Как в зыбь морскую – без оглядки;
А если будут звать домой,
Со звавшими затею прятки.
Пускай сто раз остынут щи
И хватит калачи кондратий
Поэта лучше не ищи
В его заветном вертограде.
И даже если телефон
Затворничество потревожит:
Я буду верить – этот звон
Мне снится. И настырность – тоже.
На крайний случай – наутёк
До старой лесопильни в чаще,
Где меж наваленных досок
Приют найдётся немудрящий.
Два дня молчания важней
(Пускай в забытой лесопильне)
Трёхсот шестидесяти дней
Пустопорожней говорильни.
Каморка с печкой и кровать,
Трёхногий столик непослушный:
Молчи, коль хочется молчать,
Пиши, коль хочется писать –
Чего ещё поэту нужно?
ЗИМА
Троллейбусы проносятся над небом
Распластанным по руслам стылых речек.
Толкается у ГУМа человечек
За памперсом, морковками и хлебом.
Бреду себе по питерской изнанке -
Куда глаза глядят, куда ботинки
Шагают: от Фонтанки - до Кретинки,
И снова: от Кретинки - до Фонтанки.
Я привязал свои иммунитеты
За хвостики и жабры к аспирину.
Плюю с Адмиралтейства на ангину,
Курс доллара и трескаю конфеты.
А дни пронумерованы, и вскоре
Весна чирикнет в сонные окошки,
Наступит время кваса и окрошки
И пешешествия с Тобой на море.
БОЛЕЮ
Я не знаю, я не знаю
Что там будет – впереди:
Отблеск ада, проблеск Рая,
Боль в простуженной груди,
Или просто домовина –
Со святыми упокой
Жизнь затёртою картиной
Проплывёт передо мной
И уйдёт в такие дали,
Где Макар гонял телят,
Где ни смеха, ни печали
И молчанья чёрный плат.
Всё не важно, всё не нужно.
День – пушинка на ветру.
Замок жизненный, воздушный
Знаю, как-то поутру –
Как задачник распадётся
Ворохом страниц. И вот
Ни тебе, ни тьмы, ни солнца
И – бумаги полон рот.
Всё не нужно, всё не важно
Как забытый образ сна.
Страшно мне или не страшно
Я не знаю, я не зна…
КУКУШОН
Я Жадный Кукушон, я оккупант гнездовий
Хохластый Неботык, Клювастый Червеглот.
Я принимаю жизнь без всяческих условий
Такой, какая есть, какую вместит рот.
Я Жадный Кукушон, дрожите короеды,
Бессмысленная тля земного бытия:
Я – Сфинкс на берегу необратимой Леты,
Я – Перевозчик душ в нездешние края.
И небо и земля с невольным содроганьем
Внимают, трепеща, чего я прореку.
Подсчитывает вслух зажмурясь мирозданье
Мои громоподобные всесильные «ку-ку».
А звёзды с вышины за тысячею – тыща
Спадают в тишине на придорожный лён.
Азото-кислород над деревами свищет.
Я – Властелин. Я – бог.
Я – Жадный Кукушон!
В ПОЕЗДЕ
Листает осень за стеклом вагона
Янтарные обрывки летних дней.
До стона нереальные, до звона
Застыли блики облаков над ней.
В кочующих колёсных перестуках,
В полётном плеске блекнущих дерев
Мне слышится такая сила звука,
Что перед ней молчу, окаменев.
Так, перед лавою аплодисментов
Обвально затихает полный зал
И жизнь твоя – всего лишь кинолента
В многоочитом отблеске зеркал.
И осень, пробегающая мимо
Моей отчизны и чужих отчизн
Как смерть - внезапна и невосполнима,
И также невозвратна - как и жизнь.
* * *
Час расставанья - судный час,
Томительный, последний.
Час холода любимых глаз,
Топтания в передней.
Не в слове, в жесте: жест не лжёт,
Раскрыт почти до жути -
Час расставания – полёт,
Рывок до самой сути.
Час расставанья - час беды,
Насилье над собою,
Преодоленье пустоты
И пытка пустотою.
Впаденье в пропасть - в сумрак, в тень
Почти грехопаденье.
Час расставания - ступень
К последнему терпенью.
Час расставания - билет
К себе, последним классом.
Час расставания - ответ
На все вопросы разом.
ДОЖДЬ
Среди солнечного блеска
Наугад и невпопад
Дождь вбежал из перелеска
К нам с тобою в дачный сад.
Всюду шуг и шлёпот капель,
Шёпот яблонь, клёкот слив
Дождь разрезал сад как скальпель
Арки радуг обнажив.
Не сбежать и не укрыться,
Дождь и так уже укрыл
Наши возгласы и лица
Шёлком шелестящих крыл,
Шумом, заполошным гамом
Пойманных врасплох сорок –
Словно он себе рекламы
Лучше выдумать не смог.
Изо всех приветствий лета
Дождь внезапный, дождь грибной
Не случайность, а примета,
Указанье нам с тобой:
Как под этим водопадом,
Так до Божьего Суда
Будем мы – с тобою рядом,
Будем – не разлей вода.
Я и верю и не верю
В странный смысл таких примет,
Только лучше нам за дверью
Поискать на них ответ.
Пусть стучится дождь о крышу,
Пусть шумит себе в окне!
Я теперь хоть ясно слышу
То, что говоришь ты мне.
НОЧЬЮ
Мне бессоннится и не спится,
Будоражится тишью земной.
Ночи бархатно-чёрная птица
Раскрывает крыла надо мной.
Заполошных её траекторий
Не понять в запотелом стекле;
Толи радость вдали, толи горе,
Толи счастья монетка в золе –
Не поймёшь! Как в ивановских строчках
Всё сгорает, всё сходит на нет:
Жил да помер. Два слова и точка.
А за окнами брезжит рассвет.
Погоди, дай подумать немного,
Дай унять эти спазмы в груди,
Внять спокойному шёпоту Бога
В том, молчащем ещё, впереди.
Даруй веры хотя бы полкружки,
Крепкой веры в Твою благодать,
Чтоб на ватной бессонной подушке
Утро Вечности не продремать.
ВЕЧЕР
Тени вечера мягкой кистью
Обвели очертанья земли,
Положили оттенки на листья
И под склоны оврагов легли.
Все затихло. Лишь ветер устало
По верхушкам бредет наугад,
И нагретой полоской металла
Остывает за полем закат.
Дальний лес час от часа чернее,
Загляделся в немые пруды,
Словно хочет напиться скорее
И не смеет до первой звезды.
Все прозрачнее ветки акаций,
Все туманней небесная гладь.
И беспомощно сосны толпятся,
Словно вместе им легче стоять...
ПРИХОД ЗИМЫ.
И читана и не прочитана
Зимы наступающей сага.
Сквозь щели на окнах сквозит она
И в обуви чавкает влагой.
На чёрных узорах распутицы
Всё вдумчивей и задушевней
Сюжетные линии чудятся
И тают в дымках над деревней.
Попарно, до быта убогого
У плохо раскуренной печки,
Как кроманьонцы – до логова
С добычей спешат человечки;
Отправятся спать. А величие
Ночной непроглядности ляжет
На дальний сарай по обычаю,
На ближнюю яблоню даже,
Застынет впотьмах над тропинками
И, оперевшись на крыши,
От речки с сырыми осинками
Вдруг ветром холодным задышит.
В стекольном шуршанье на лужицах
Снег истиной непреходящей
Пушинкою первой закружится,
Второю, без счета и чаще…
Проснусь. И, быть может, мне чудится
За тюлевой этой завесой
Не то в декорациях улица,
Не то музыкальная пьеса? -
Всё верно: за ближней обочиной
Сошлись все завязки сюжета.
Повествованье закончено
Мерцанием снега и света.
* * *
Бывают грешными пророки,
Но их, пророков, судит Бог
Их сроки – не земные сроки,
И Бог к ним кроток, а не строг.
Но кротость Та не человечья,
Опасна встреча с ней. И вот
Навьючив скудный скарб на плечи
Содом спешит покинуть Лот.
Ко львам бросают Даниила,
И престарелый Даниил
Зрит то, как ангельская сила
Голодных львов лишает сил.
Поэты всякими бывают.
Но их повсюду и всегда
Тысячеустно проклинают,
И убивают – без суда.
И нет защиты, нет покрова,
Нет силы удержать удар.
Дар поэтического слова –
По детски беззащитный дар.
Внимай и виждь! Таким однажды
Быть может твой, поэт, удел.
Раскрыты бездны. Боги жаждут.
А ты какой судьбы хотел?
2
СНЫ ФЕВРАЛЯ
ФЕВРАЛЬ
Запах зимы – запах взрезанной дыни
Или арбуза. Как клюквенный морс
Лучик рассвета на палевой льдине –
Чуть прикоснулся и – намертво вмёрз.
Силятся крыши вглядеться в мерцанья
Послерассветных слепых облаков,
Солнце как блин потерялось в сметане
И не отыщешь его без очков.
Впрочем, не вечно канючить и плакать.
Город – не цепь, и квартира – не клеть.
Улица, вбитая обувью в слякоть,
Тоже не повод скучать и болеть.
В поле из города! Лыжи, платформа,
Блещущим настом укрытая даль.
Здесь, хоть совсем не античен по форме –
Академичен в деталях февраль.
Поле – как поле, сугробы по пояс.
Как полагается – там, вдалеке,
Через холмы извивается поезд
Серою строчкой на синем снежке.
Строчка за строчкой лыжня набегает
Возле оврага опять на лыжню.
А на привале – берёзка нагая
Также как мы, руки тянет к огню.
Искорки солнца на капельках чая.
И, замерев у ствола, не дыша,
Слышишь, как ветру сосна отвечает.
Жизнь продолжается. Жизнь хороша.
* * *
Ты сном была и музыкою стала…
А. Тарковский.1923.
Ты музыкой была и пылью стала,
Строкой в забытой Богом картотеке.
Лёг наш Ерушалим и наши Мекки
Под спуды окончательным финалом.
Но ледяным последним отраженьем
Звезды Тарковского, звезды поэтов:
Твои глаза – паренье и паденье –
Мне стали беспокоем нерассветов.
Бессонное удушье валидолов,
Протяжный всхлип хароновых уключин…
Глотая пыль, у самой кромке мола,
Лежу, тобой погибели научен.
* * *
Февральский лес. Колонны сосен молча
Застыли в белых кружевах,
Дом валуном у леса в снежной толще
Зарылся в пояс. Бледный прах
На землю павших облаков не внемлет
Их всхлипам, полушепоту, словам -
Застывшим в слюдяном колючем пепле
Со льдом и небом пополам.
Молчание молчаний. К беспокою
Людскому равнодушен лес,
Восходит стёжка ледяной строкою
Сквозь сосны до слепых небес.
Нисходит тайна мысли человечьей
До тайны смёрзшейся воды,
До осмысленья встречи и невстречи,
До ощущенья красоты.
До пустоты пустот, в которой Светом
Наполнен каждый, каждый миг
Полётом над Вселенной, и ответом
На все вопросы. Тихий Лик,
Твой Лик - всепроникающий, всецелый
Глядит мне в сердце. Бог есть свет
И нет в Нём темноты… Спешу по белой
Тропе, тропе, которой нет
Спешу туда, где в сокровенной келье,
Всё равнодушье леса не важно,
Где словно солнце вешнего веселья
Любовь восходит вместе с тишиной.
Где Ты и я. И нет ни льда, ни хлада,
Где свет не слепит, не спешит
Секундной стрелкой время. И не надо
Ни слов, ни мыслей для души
Восточная тема
У калитки закрытого храма
- На сто вёрст никого, ничего –
Я на пару с таксистом Равшамом
В жигулёнке встречал Рождество.
Мы по чьей-то удачной подсказке
В эту, скажем, не самую близь,
Марш-броском в два часа по-солдатски
Из райцентра сюда сорвались.
Был Равшам заводной и весёлый.
Предложил колбасы и вина.
Из колонок его радиолы
Издевалась над слухом зурна.
«Если будет то воля Аллаха, -
Говорил он, - в апреле, весной,
На автобусе из Кандолаха
Привезу сюда брата с женой».
И звенела восточная тема.
Ночь справляла своё торжество.
Жалась к лесу звезда Вифлеема.
Русь. Посёлок. Равшам. Рождество.
* * *
И стылый сумрак, и луна.
И равнодушный ветер гулок.
Туман у каждого окна,
В тумане каждый переулок.
Автомобилей блеклый ряд.
Витрин аквариумы. Солнца
Ослепших фонарей глядят
Во мрак дворового колодца.
А время близко. Настаёт
Час Икс, когда печати снимет
Сын Девы, Агнец Божий, Тот –
Распятый в Иерусалиме.
Кто из людей, ниспадших в тлен
Своих проблем полуголодных
Услышит шёпот перемен:
Из нас – добру и злу холодных?
Развёрнут список. Ангел на
Престол поставил чаши гнева.
В тумане улица. Луна.
Семь чаш. И ветер – справа, слева…
* * *
Трещит и щёлкает стальная печка,
Жар отдаёт, вздыхая и шурша.
На скатерти стола – слепая свечка
Трепещет, как заблудшая душа.
Безъэлектрические наши ночи
В глухом посёлке дачном – имя рек –
Глотает, как крамолу между строчек,
Но терпит молча 21й век.
У печки, как то было в век двадцатый,
Как в девятнадцатый – над камельком
От вязи рукоделия лица ты
Не подымаешь. Я гляжу тишком
Поверх академического тома
На плеч сутулость, искры карих глаз.
И – каждая черта твоя знакома,
И не знакома – словно в первый раз.
Не знаю, я не знаю – потому ли
Под пули шли ревнивцы всей земли,
И германы в безумии тонули,
И огибали землю корабли;
Что всех дороже и ценней на свете
В круговращеньях чёрной пустоты
Сутулые под шалью плечи эти
И свечкой озарённые черты,
Не звёзд зелёных в бархате и шёлке
Обычной ночи, ночи ледяной,
А отблески огня на светлой чёлке,
Снег за окном и синий дым печной.
* * *
Зимой в лесу такая новизна!
На шёлке неба царственно застыли
Голубовато-серых елей шпили
И гулкая до звона тишина.
С лучистой безоглядностью с ветвей
Как по ступеням Домского собора
Нисходит свет и холод «до» мажора
До кобальта и зелени теней.
Я кислорода пригоршнями пью
Прозрачные и хвойные пилюли.
Но даль гиперборейскую смогу ли
Поймать губами, как поймал твою
Улыбку, о зима моя, Елена?
Легкокрылатой бабочкой в руке
Лелеять синь и передать в строке
Всю тяжесть снега, мёрзлый мёд полена
И треск огня в печи? Эгейский сон
Заснеженного коробка Приама
На русский лад, под куполами храма
И византийском золоте икон –
Я пью за здравие твое, творенье,
И здравье ваше, о снежинок вязь!
Вернись же в тишину, стихотворенье,
Улиссом к отчим скалам возвратясь…
ПЕШКА
И будет метаться по улице чёрной
Метель в голубых фонарях,
И птицею вещею кликать упорно
Впотьмах притаившийся страх.
И шелест шагов, и разлёт перекрёстка
На шахматном пёстром пути –
Я – Пешка на клетке! Белее извёстки
Решительный шаг - впереди.
Придымленный горечью – где же я, где же? –
Давлю свежевыпавший снег,
За белою клеткою издали брызжет
Летящей свободы разбег,
И вспышка, и рокот, и клёкот совиный
- Ответ - не ответ, не понять –
Я должен крыло тормозящей машины
Как Ангела крылья принять.
И ветер, и вьюга… Фонарный, голодный
Танцующий блеск. Пелена…
Так, где же ты, Пешка? Ты стала свободной?
- В ответ ничего: тишина...
КОНЕЦ ФЕВРАЛЯ
И тот же над снегами Дух,
Как в самый первый день творенья
Прочитывает мерно вслух
Весенние стихотворенья.
Внимает сумраку земля
Пытаясь смысл исчислить тайный
По примечаньям на полях
И сбивке голоса случайной.
Переменив у стрелки шаг
На стылых рельсах за рекою
Подслушивает товарняк
Строку за новою строкою.
И вот, когда дойдут едва
До замороженных созвездий
Полу понятные слова,
И гул замрёт на переезде –
Тогда на балку и овраг
Рассыплет март лесною темью
Весёлых оттепелей шаг
И утренних капелей время.
Скорей, скорей, спеши, февраль,
(Твои мгновенья на исходе)
В потёмках исповедать даль
И причастить своей свободе.
Скорей! Рассвет очки уже
В плаще нащупал за подкладкой
И свет на нижнем этаже
Зажёг от верхнего украдкой.
Сейчас отступит темнота
И будет явленною в мире
Не царственная нагота
И нищета в твоей квартире.
Спеши, февраль, пока ещё
За дни и ночи даль готова
Отдать положенный расчёт
И не сказать в упрёк ни слова;
Пока ещё укрыты сном
Застывшие в снегах растенья
И чтенье не завершено
Весеннего стихотворенья.
* * *
Жизнь проходит наугад,
Как немая пантомима
Жизнь проходит мимо, мимо
И никто не виноват
И ничто невозвратимо.
Жизнь проходит впопыхах
Словно смысл досужей сплетни,
Первый чих и чих последний
Между ними – ох да ах
И топтание в передней.
Синий-синий пароходик
Жизнь в воде круги выводит.
Словно котик на свободе –
Тот учёный, умный котик
Жизнь уходит, жизнь уходит…
3
СВЕЧА
СВЕЧА
Холодных звёзд холодный свет,
Холодное рассудочное знанье
Да не затмят тебе, поэт,
Свечу живого мирозданья.
И пусть волхвов вела звезда,
Я думаю на самом деле –
Свеча, прозрачна и чиста,
Светила возле Колыбели.
И свет мерцающей свечи
Сквозь темноту тысячелетий
Из той, евангельской ночи,
Всё также путеводно светит.
Приходят дни, уходят дни.
Свеча любви, огонь бесценный,
Спаси, помилуй, сохрани
От тьмы и холода вселенной!
ПРОРОК
То было в поле. В тишине,
Среди ночных светил
Явился грозный Ангел мне
И гневно говорил:
Скажи народу твоему,
Так передал мне Бог –
За то, что выбираешь тьму
К тебе Я буду строг.
Опустошу твои дома,
А блудных дочерей
Сведу от похоти с ума
До уровня зверей.
За то, что твой священник плут
И плут архиерей,
За то, что оба в церкви лгут
И лицемерят в ней,
За то, что здравая жена
Вытравливала плод –
Пусть будет проклята она
И весь твой грешный род.
Гляди, ты взвешен на весах,
И дланью на стене
Пишу, как Я уже писах
Другим в другой стране:
“Исчислен, взвешен, разделён”,
Повержен в пыль и смрад.
Восстань, оставь покой и сон
И возвратись назад.
Пасхальный Пир накрыт уже,
И на Моей груди
Есть место и твоей душе.
Восстань, пророк, гряди!..
РОЖДЕСТВО
От паперти до алтаря
Со свежестью еловою
Ночь на седьмое января
Раскрытая и новая.
Всё старое – до той звезды,
В посте и покаянии
Ушло. И Рождество бразды
Берёт в свечном мерцании.
А свет растёт. Озарены
От пола до навершия
Четыре храмовых стены.
Стыдится тьма, отвержена,
Того, как яркая заря
Растёт среди полуночи.
И улицы огнём горят
От крыш – до снежных луночек;
Того, как певчий гулкий бас
За хоровым плетением
Ведёт раскатистый рассказ
С начала Сотворения –
До той, важнейшей из ночей,
Где даль заиорданская
Проснулась – общей и ничьей –
Без труб, без помпы и речей
Эпохой христианскою.
Осанна в вышних – мир любим,
И в нём – благоволение…
Шестокрылатый Херувим,
Многоочитий Серафим
Стоят безмолвно перед ним
В коленопреклонении.
* * *
Планет безмолвных млечная труха,
Колючих звёзд глухое шелестенье
Ложатся в ясли нового стиха
Как пыль вселенной – в Новое Творенье.
И вол, и ослик в отблесках свечи
Носами тёплыми впотьмах, спросонок
В соломе шебуршат. А жар печи
Смиренье греет сложенных пелёнок.
В убогом виде странников-калик
Цари дары под ясли полагают.
И пахнет степью синий базилик,
И пастыри со Ангелы свиряют.
Что было – будет. Раздвигая темь
- Я знаю! – день затеплит небо снова,
И ковш Большой Медведицы, все семь
Усталых звёзд – погасит Солнце-Слово.
Всё завтра утром, утром… А сейчас
Прими, душа, Иосифо терпенье,
И Рождество – как начатый рассказ
Ведущий через Крест – до Воскресенья.
.
* * *
Пусть твёрдо помнит каждый демократ,
Что на крови основана свобода.
Христос демократично был распят
По волеизъявлению народа.
И первый всенародный плебисцит
На тему Власти и народовластья
Был змием-искусителем открыт
И пращурам принёс одни несчастья.
Но с вас, вожди, да спросится вдвойне
За то, что вы, заигрывая с чернью,
Её же топите в раздорах и войне,
В крови и поте – медленно и верно.
Вам ли не знать, что сеющий раздор –
В раздоре сгинет среди общих бедствий,
Зовущих к топору – найдёт топор,
Петля и пуля – без суда и следствий.
Преданий древних истина верна,
Семь тысяч лет она уже не нова:
Отец всех демагогов – сатана.
И не прибавить к этому ни слова.
* * *
И изморозь на яблочных ветвях,
И солнце на застывших каплях влаги…
Я знаю: жизнь – лишь только тень и прах,
Подборка формул на листе бумаги.
Но Ты, но Ты – так выведший число
Каллиграфически и вдохновенно –
Сам стал Числом, и Дробью, и Углом
В пространстве зыбкой формулы вселенной.
Меня помноживший с Собой Самим
И выведший за грани умноженья,
Един в Трёх Лицах, Прост и Неделим,
В деленье смерти ставший Воскресеньем –
Ты, только Ты! И ничего
Главнее нет, всё прочее - не важно…
Ты не забудь созданья Твоего
За гранью чисел на листе бумажном!
Река
И снова стою над рекою
На белом от солнца мостке,
И трогаю воду рукою,
И бег её вижу в руке.
Холодный и неторопливый
Влечёт еле слышный поток
И остов изломанной ивы,
И тополя блеклый листок.
А если вглядеться упорно,
Рассмотришь в движении вод
Не только растительный сор, но –
Как время меж пальцев течёт.
Остановись на мгновенье,
Тебе всё равно, что нести!
Оставь хоть глоток вдохновенья.
Хоть каплю надежды в горсти!
Не ведаешь, руслу послушна,
Откуда течёшь и куда…
В ответ – тишина.
Равнодушно
Сквозь пальцы
Уходит
Вода….
* * *
«Да молчит всяка плоть». Блики свечек
Через стёкла взирают в окно
И готово к таинственной Встрече
В тёплой Чаше – вода и вино.
«Да молчит всяка плоть». Фимиама
Пряный запах, кадильницы звон,
Список праведных от Авраама –
И до самых последних времён.
«Да молчит…», и внимает в молчанье
В просветлённом своём полусне
Как сквозь годы и мглу расстоянья
С миром Ты говоришь в тишине.
Не прошу ни знаменья, ни чуда,
Даже светлого дара страдать:
Только б ворогам, яко Иуда,
Тайной Вечери днесь не предать.
Пусть закончу безвестной могилой,
Сгину в пропасти небытия:
Да исправится яко кадило
Пред Тобою молитва моя.
МЫ
Кресту евангельской свободы
Мы предпочли - ярмо и кнут.
И с той поры из рода в роды
Кнутом нас потчуют и гнут.
Нас тьмы и тьмы перерождённых
Под чернокнижием вождей.
В их сани мы впрягли колонной
И жён, и старцев, и детей.
Щелчок кнута - и мчатся сани
Среди бессолнечных равнин,
И чёрный снег скользит под нами,
И мы в поту – скользим над ним.
Как только яма, так полозья
В крови и горе пополам
Мы с ликованием вывозим
По нашим мокрым головам.
Лишь гулким возгласом «доколе»
В толпе звенят, встречаясь, лбы:
Эх, наше русское раздолье!
Эх, если б, если б да кабы…
ЛАЗАРЬ
Забуду всё: тяжёлый дух
Предсмертного дыханья,
Как меркнет зренье, гаснет слух,
Мертвеет осязанье;
Как схватит, вынет, понесёт
Из горла хрип наружу –
За балки потолка, вперёд –
Испуганную душу;
Как распахнётся окаём
Небес. И белый, белый
Внизу впотьмах исчезнет дом
Внезапно опустелый.
А дальше – в путь всея земли,
В долину смертной тени,
Куда дороги пролегли
Бессчётных поколений.
Но Голос: «Лазарь, выйди вон»!
И силой непонятной
Сквозь темноту и смертный сон
Меня влечёт обратно.
И первый вздох. Насквозь пропах
Истленьем плат и роба.
Как был, в посмертных пеленах,
Я выхожу из гроба.
Галдит на улице народ.
Сейчас я всё забуду.
Я делаю шажок вперёд.
Вперёд – навстречу Чуду.
* * *
Сосновый лес февральской ночью
Совсем, совсем, как храм ночной:
Благоговенья средоточье
И полный, царственный покой.
Уже затушены лампады,
И ряд подсвечников теперь
Впотьмах взирает на оклады
И запертую служкой дверь.
И знает медное безмолвье,
Что в хвойной робости теней
Небесное молитвословье
И глас архангельский – слышней.
Подай нам, Господи, вот так же
Нести смирения печать,
Без самости и эпатажа
С благоговением молчать.
При звонах ангельского пенья
Всё принимая, всё любя
Пошли нам, Господи, терпенья
Принять Молчащего – Тебя.
* * *
С самого первого вздоха рожденья
И до последнего дня
Жизнь – есть томление и вдохновенье,
Высшего отблеск Огня.
Но от Огня отличается отблеск,
Оригинал – от зеркал.
Род человечий с рождения поиск
Оригинала избрал.
В солнечной зыби играющих далей,
В круговращенье светил
Кроме бессилья ума и печали
Он ничего не открыл.
В собственном «я» и надмирном паренье
Алчущей правды души
Только кромешные бездны паденья
Сердце его сторожит.
Путь претыканий – любая дорога.
Но как конечный итог
Кажутся грустной насмешкою Бога
Все окончанья дорог…
* * *
Там, где ценят разговоры
Но не ценятся дела,
И в фаворе только воры,
Воры - им же несть числа;
Где кричат – об обороне,
А готовятся - к войне,
Совесть топят и хоронят
В пиве, водке и вине;
Где священник власть имущим
Золотым кадит тельцам,
А поэт за хлеб насущный
Потакает подлецам;
Там, где метод управленья
Или пряник – или кнут;
Там - без всякого сомненья:
Что посеют – то пожнут.
Там гадалкою не надо
Быть, чтоб видеть наперёд
За какой такой наградой
Слепо шествует народ.
Истина – проста, как гамма
И упряма – словно твердь:
Ждёт слепого – только яма.
Имя этой яме – смерть.
* * *
Лес бессилен, спокоен и тих,
В нём предзимье уже вечеряло:
Горсти красно-рябинных шутих
Пообсыпало и разбросало.
Непроглядную клейкую муть
По овражекам и по болотцам
Забелив для порядка чуть-чуть
Подмело рыжим веником солнца.
Россыпь дней из сокровищ моих
Никогда не подсчитаны будут
Ни одной картотекой. Но в них
Жизнь подобна и дару и чуду.
Может только последним гудком
Вдалеке на потеющих шпалах
И последним кленовым листком
Ты останешься, осень, в анналах.
Никогда не обманет меня –
Ни минутой! – на целые годы
Протянувшийся в сумраке дня
Холодок преддекабрьской свободы.
Всё проходит – и здесь и всегда,
Навсегда всё проходит на свете.
Светит зимняя в небе звезда,
Равнодушно и сумрачно светит.
МОЛИТВА
В бездонной глубине, где Ты –
Бездвижно каждое движенье.
Переживанья и мечты,
Беспамятство и вдохновенье –
Ещё не рождены. Земля
Безвидна и пуста, а в мире
Бессмертной музыки псалтири
Ещё не слышали поля.
Молчание молчаний. В нём
Своё Ты произносишь Слово,
И Слово тлен принять готово
И время обессмертить в нём.
Тысячелетий спит уют
В ещё не бывших прегрешеньях,
А Ты уже стоишь вот тут,
Вместе со мною на коленях:
Бесплотный – ныне во плоти,
Незримый – ныне зрим воочью;
Отдавший жизнь, чтобы прийти
Ко мне сегодняшнюю ночью.
И жизнь теперь передаю
Какую есть, какую прожил,
Передаю с щёмящей дрожью
В десницу строгую Твою.
И может Ты, который Там –
Над временем и над пространством –
Здесь всё моё непостоянство
Простишь?…
* * *
Белый, белый храм
В облаке сирени.
Затворюсь и там
Преклоню колени.
Ночь сквозь переплёт
На оконной раме
Глянет и зайдёт –
Помолиться в храме.
Чем не монастырь
И обитель верных?
Растворю Псалтирь
И начну Вечерню,
Потекут слова…
В тополях над садом
Теплятся едва
Звёздные лампады.
Господи воззвах -
Повторит над клёном
Хор незримых птах
Соловьиным звоном.
Ведь на то весна,
Чтобы даже птица
В роще у окна
Начала молиться.
Для того и храм
Белый у дороги,
Чтобы чаще нам
Вспоминать о Боге.
4
ЛИВЕНЬ
ЛИВЕНЬ
Нежданный! - Лавиной обрушится
На стёкла, на листья, на крыши.
Забарабанит по лужицам,
По жести гаражной задышит.
С гуденьем экспрессным покатится
По улицам и переулкам,
Послушает, будет ли разница
Меж ними - где глухо, где гулко?
Завертится ветошью в желобе,
Рванет, разорвется на нитки.
Начнет то канючить, то жалобить,
Стуча в тротуарные плитки.
И перестанет... Я вслушаюсь:
Одно лишь на листьях осталось -
По капле от случая к случаю
К земле тяготеет усталость.
А туча переливается
Грозой и ушедшей угрозой.
Сиреневатые платьица
Отряхивают березы.
* * *
С верхушек голых тополей
Видней куда ты по тропинке
Спешишь. Колючие снежинки
Посверкивают средь ветвей.
И с лёгким хрустом каждый шаг
От наста к небу отдаётся,
На ветках вспыхивают солнца,
И тёмно-синь в тени овраг.
В морозной дымке пальтецо,
Рука у шарфа, сигарета.
Ты соткана из сна и света,
Не разглядишь твоё лицо.
Косая стёжка, поворот,
В снегу проезжая дорога.
С крыльца, у самого порога,
Песком я присыпаю лёд.
Гляжу на кроны тополей,
На припорошенную крышу.
Ловлю шаги с тропы и слышу
Твой шаг прерывистый по ней.
А сосен убелённый строй
Февральскими колоколами
Плывёт над сонными снегами:
Мне снова, снова быть с тобой.
НОЯБРЬ
А парк в сырой прогорклости
Рассыпавшейся ниц
Перебирает плоскости
Желтеющих страниц.
Но не собрать по перечню,
Не разобрать всех строк
Когда во мгле теперечной
Утерян каталог.
Листы – по ветру россыпью!
Остаток – с веток вон!
Всей грудью под берёзой пью
Осенний чистый звон.
Звени в ветвях, наигрывай
До самых крыш, и в них
Застынь во льду эпиграфом
Морозов затяжных!
* * *
Да не снег ещё, а так:
Мелкий, колкий, через сито
На ноябрьский кавардак
Сырной сыростью покрытый –
Манки мельче. Поглядишь
Так и до сугробов вскоре
Доживём. И вступит тишь
А капелла в зимнем хоре.
Повезло так повезло
Садоводческим клетушкам:
Выживет, ветрам назло,
Их озимая петрушка.
Вот бы нам – под настом лечь,
И бессонною весною
Буйною, до самых плеч,
Из земли рвануть травою.
В блики листьев, жизнь взахлёб,
К лягушачьим трелям мая
Жадно вытянуться. Что б
Жить, всё в жизни принимая.
Нет погибших напрочь чувств,
Как и нет травы погибшей.
Верю: этот мир не пуст.
И любви нет, верю, бывшей.
Было – будет! Погляди:
Вот он, час до нашей встречи.
Куст сирени, синий вечер
И тревожный гул в груди.
ЛИСТОПАД.
Под лапником, еле пылающий,
Вдыхая рассолы грибные
Лист клёна трепещет. И два ещё –
Такие же, заводные.
А ветер на ельник всё дуется,
Пожухлый подшёрсток лохматит.
Распахнута чаща, как улица:
Входите, не брезгуйте, нате –
Всю зыбь огневую, кленовую,
Всю сушь травяную. Но прежде
Позвольте последнее слово им,
А там всё едино – хоть режьте.
Единое слово? – Пожалуйста!
Но нет, без суда приговором,
Без снисхожденья и жалости
Свистит по электроапорам,
По веткам, по шпалам и рельсинам
Проходится. Из самой гущи
Вздымает лист тлеющий вскользь, и к нам
Несёт, и швыряет и плющит.
И два ещё – те из-под лапника,
Которые верно зима лишь
Могла подмести. На лету никак
Лови – никогда не поймаешь!
* * *
В кронах парка на листьях зелёных
Как во чревах витрин изнутри
Ночниками в раскидистых клёнах
Разжигает закат фонари.
С каждым шагом – контрастней и жестче
Перекрестья и стрелки теней,
И тропинки асфальтовой росчерк –
Всё извилистей и неясней.
Облик твой уже не различимый –
В полушаге. В ладонях – рука
Явью тёплою и ощутимой
Невозвратна, тонка и легка.
Ситец сбившейся набок косынки
И обветренных губ теплоту
Ночь уносит за краем тропинки
В окончательную черноту.
Мне казалось, что час – это много
В том – смеркающемся позади –
Но лишь ветер, шаги и дорога,
И полвздоха прощанья в груди.
Блики в кронах. Повисла бессрочной
Непроглядностью сонная тишь.
Веришь, знал я беспечно и точно,
Что назад ты хоть раз поглядишь.
* * *
Пруды в июле словно блюдца.
А в воздухе такой покой,
Что кажется до звёзд коснуться
Рукою можно и строкой.
По мере смены колорита
Закат сквозь частокол теней
Просеивает как сквозь сито
Запруду и шоссе за ней.
И я, идущий по дороге,
И ты, спешащая вдали,
Ложимся в распорядок строгий
Бытописания земли.
И то, что нам разговориться
Дорогой этой суждено
В его нечитанных страницах
Уже написано давно.
ЗАБЛУДИЛСЯ.
Солнце тлеет на скрюченных ивах.
Изумрудами в сотни карат
В предзакатных его переливах
Рёбра листьев кленовых горят.
А за речкой уже куролесит
В исступлении морды подняв
К разнотравию и мелколесью
Лягушачий ночной телеграф.
Эхом вторит на гулкой сурдинке
Мать-и-мачехой скрытый овраг.
Должен я перейти на тропинке
С тяги велосипедной – на шаг.
И тот миг – он всё ближе и ближе –
Когда цепи сомкнутся теней,
Стылый ветер в затылок задышит
Темнотой непроглядной. И в ней
На тропинку с ближайших обочин
Чей-то двинет плетень огород.
И, заросший травой, заболочен,
В направление путь перейдёт.
Постою. И на ощупь в кармане
Пачку мятых найду сигарет.
Чиркану зажигалкой. В тумане
Близь окрестную выбелит свет.
Всё нормально. За ближней осиной –
Гладь тропы. На столбах – провода.
А над лесом – и сонно и чинно
За звездой расцветает звезда.
* * *
Не говори, не плачь, не жди…
Я где-то слышал эти строки.
Осенне за окном дождит,
Восходит солнце на востоке –
На западе заходит, и,
Такая в общем-то банальность:
Не жди, не говори. Пройти
Разлуку надобно как данность.
Восток и запад, север, юг –
Посути призрак эфемерный
Не существующих разлук
Сердец бескровных и неверных.
Лишь ветер, ветер дождевой,
Лишь снег штрихующий дорогу.
Нам никогда не быть с тобой.
И слава Богу.
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Вразнобой и невпопад
Как желает бог осенний
Листья жёлтые летят
На подъездные ступени.
И часы быстрей минут
Вместе с этим листопадом
Пробегают, не идут,
По дорогам и фасадам.
Обнажённые дома
Одиночества свободней,
Одиночество с ума
Сводит всех и вся сегодня.
Только ветер впопыхах
В скверике за эстокадой
Спросит на лету в стихах:
“Как зовут тебя, что надо?”
Переулок повернёт,
“Как зовут?” – подхватят крыши,
Первый, самый звонкий лёд
Может быть, ответ услышит.
Может да, а может нет:
Глуховата наша осень.
Да какой теперь ответ,
Если нет ответов вовсе?
Благодать на благодать –
Ветра, листьев, льда и света.
Осень время вопрошать,
А не требовать ответа.
* * *
Декабрь сильней, откровеннее
Вьюжит за городом, крутится
Застыли в снегах растения
Скована льдами распутица.
А ты и роща сосновая –
Здесь, на тропинке у станции,
Вглядитесь: зимняя, новая
Жизнь сокращает дистанции.
Не знаю с какими целями
Сокращены соответственно
Минуты пути под елями
К мигу улыбки приветственной.
Быть может, самое важное
Встретить улыбку – улыбкой мне
Забыть обиду вчерашнюю,
Позавчерашнее хныканье.
Не знаю! Снежную, звёздную
Жизнь в суете, во мгновениях
Встречаю, как есть – морозную
С нежностью и на коленях я.
* * *
О ты, настойчивость привычки,
Проснуться в темень до зари
И ждать московской электрички
В шесть двадцать или сорок три.
Накинув зябкий плащ на плечи
И унимая в пальцах дрожь
Гадать, что скажешь мне при встрече,
Когда платформу перейдёшь.
Тропа заснежена. До места
Ещё каких-то метров сто.
Гудит состав у переезда
И ход сбавляет под мостом,
Сейчас, сейчас раскроет двери
И, свистнув, дальше застучит.
А сердце замершее верит
И ловит каждый звук в ночи.
И слышно километров за пять,
Как в дальней роще, на сосне
Ворона начинает каркать
В заиндевевшей тишине.
* * *
Памяти И. Анненского
Есть золотое торжество,
Когда педаль фортепиано
Ноги коснётся, а его –
Коснёшься пальцами. И рано
Или чуть позже лёгкий стук
Сафьянового молоточка
Рождает самый первый звук,
Затем второй… И на мысочках
Подходит некто. Молча встав
Чуть поодаль, к оконным шторам
Внимает рокотам октав
И клавиш птичьим переборам.
Когда в глазах померкнет свет,
Когда дыханье на исходе
Спрошу: «Ты – Музыка?». В ответ
Лишь улыбнётся. И – уходит.
Минуты мчат, теряя счёт,
А обессиленные руки
Пытаются собрать ещё
Не обездушенные звуки.
Темнеет… Комната пуста.
В десятый раз, а может в сотый
Светла, прозрачна и чиста
За нотой – умирает нота.
ЗА ВОДОЙ
Окном чердачным нараспашку
Раскрыто небо поутру,
В янтарь оделись – как в рубашку
Стволы сосновые в бору.
И смесью ладана с лимоном
От чистотела до ракит
И птичьим гомоном и звоном
Овраг за сосняком залит.
И видно с самых верхних веток
Как за колодцем в ста шагах,
Вздохнув устало, напоследок
Перехвачу ведро в руках,
Как в скрипе жести, блеске солнца
Мелькнёт дорожный поворот,
И поневоле шаг собьётся
На свежем щебне у ворот.
В тени разросшейся сирени
У дома поверну. И там
Поставлю небо на ступени
С водой прохладной пополам.
ОСЕНЬ.
Иеромонаху Роману
И так всегда. Всю роскошь листопада
Вода уносит, хладна и чиста.
Природе нашей золота не надо
Как людям нашим – Господа Христа.
Октябрь внемлет музыке прощальной
Последних журавлей. И слышит свет
Глухие строфы повести печальной
О том, что Родины их больше нет.
Что продана, расхищена, разъята,
Порублена на сучья и дрова
За то же тленное, земное злато,
Которое отвергли дерева.
Зачем теперь слепые эти дали,
Лежащие в разоре и золе?
Ведь, если даже Господа продали,
То, что не продаётся на земле?
* * *
И каждый день неповторим.
С рассвета до закатной дрожи
Растём и таем вместе с ним.
Глядим всё пристальней и строже
Вокруг, пока в чертах лица
Как пятна бурые на трупе
Лик отрешённый мудреца
Неотвратимо не проступит;
Пока не растворится дверь,
Не ляжет лапник у порога,
И маятник замрёт… Теперь –
Пора последнего итога:
Портьера пропылённых дней
Раздвинется и разорвётся,
И ослепительно за ней
Даль развернётся в блеске солнца.
И в этом блеске станешь ты
И я – без ретуши и фальши,
Чтоб отрешившись черноты
Пойти дорогой света – дальше.
* * *
Поговори со мной, поговори –
Пока за дверью, за порогом
Звезда последняя горит.
Поговори ещё немного!
С рассвета и до темноты
Нас жизнь вертела и кромсала.
Не уходи, так мало ты
Со мною говорила. Мало…
Пусть от распахнутой двери
Пахнуло мерной тишиною:
Поговори, поговори
Ещё со мною…