Сага о восьми чудесах света

               


1.
    В некотором своём воплощении пришлось работать Чингисханычу инспектором по старинным манускриптам. И вот отправили его как-то раз в командировку в Египет, в порт Александрию. Добрался он до Финикии посуху, а оттуда решил на триреме плыть. Заплатил четыре драхмы капитану, устроился на палубе у борта…Поплыли.               
     В дороге их шторм застиг... Рабы у вёсел вспотели, матросы на парусе виснут.… А корабль как щепку бросает с волны на волну – заваруха страшнейшая! Взгрустнулось Чингисханычу, стал он с жизнью прощаться. А капитан выкатил четыре амфоры киликийской водки: «Пейте,- говорит,- всё одно – кранты!» Всех напоил, и сам накушался вусмерть: рабов расковал, на свободу отпустил, матросам жалованье повысил. А темень вокруг! – ничегошеньки не видать, только ветер в снастях свищет.
…Вдруг впереди свет появился, всю пьянку осветил. «О, Астарта, - заорал капитан,- кажись, жить будем! Маяк Александрийский на траверзе!» Все загомонили, за вёсла взялись, песни поют – спасены!
    После этого, весьма зауважал Чингисханыч маяк Александрийский. Сам лично к нему жароупорные остродефицитные стёкла в Скифии достал. А когда узнал, что маяк стихия разрушила, очень расстроился и больше в командировку в Александрию не ездил, сколько не упрашивали…


2.
     Шёл как-то Чингисханыч по малоазиатскому Эфесу и увидел храм Артемиды. Долго ходил он вокруг и любовался, так долго, что ночь наступила. Только хотел спать идти, вдруг смотрит – идёт навстречу человек странный: ноги кривые, сам противный на вид... "Не дашь ли спичек?" – попросил человек Чингисханыча. Пошарил тот по карманам, а спичек-то и нет – дома забыл. «Нету!» - говорит. « Эх, пасть Аида! – расстроился человек,- Надо ж так, третью ночь хожу!» И пошёл прочь... « Как звать-то тебя, величать?» - крикнул ему вослед Чингисханыч.  «Геростратом кличут», - с досадой ответил удаляющийся грек….
               




3.
   Была у Чингисханыча мечта. Всю жизнь он хотел увидеть наяду. Как ни приедет он в Древнюю Грецию, сразу – шасть к ручью, сидит и в глубину смотрит. Взмолился как-то даже: О, Зевс Громовержец, помоги с наядою, я в долгу не останусь, часы японские пожертвую! Бабахнуло сразу, молния блеснула – и выходит из ручья девица: красавица писаная, а одежды в ней – юбчонка одна из водорослей. Влечёт она Чингисханыча в камыши, ублажает всяко, а под утро как свистнет – и появились из куширей здоровые вонючие мужики в рогах и копытах, заиграли на свирелях дивно…. И задремал Чингисханыч.
Проснулся утром – ни денег, ни сапог, ни часов японских – записка только на древнегреческом: «Ну, что, далеки мифы от реальности? Спасибо за часы! Громовержец».


4.
               

     Заехал как–то Чингисханыч по делу в Дельфы. Всё намеченное совершил, по рынку походил, да и решил зайти в храм известный, на Дельфийского Оракула поглядеть.
    Входит туда – тишина и темень, вдруг голос, страшный и гулкий, словно из гроба: «Благословен будь твой путь, усталый путник! Положи в углубление драхму, и скажу тебе, что ждёт тебя далее в этой суетной жизни, во имя Геры!» Удивился Чингисханыч, положил монетку, стал ждать….
     Прокашлялся тут оракул и дальше, как по нотам: «А ждёт тебя, серебряный, дорога дальняя, две дамы и шесть королей – выбирай, не ошибись: чёрный волос на дороге встанет, а белый – в дорогу отправит, да в кабак не ходи – жалеть будешь!» Смолк голос, а поражённый Чингисханыч вышел из храма….
     Прав оказался Дельфийский Оракул – теперь в колоде у Чигисханыча всегда шесть королей и две бубновые дамы (так – на всякий случай), любит он только шатенок, сторонится и блондинок и брюнеток, часто бывает в разъездах, а напивается только дома. Кабак? Да упаси, Господь! Зато всё у него теперь благополучно!
               


5.
     Однажды, Чингисханыч отправился в инспекторскую поездку по Малой Азии, и пришлось ему заехать в город Гордий по какой-то служебной надобности. К городским воротам колесница подкатила ночью. Возница заплатил серебряную монету стражникам, и те открыли ворота. Проезжая по притихшим улицам, узрел Чингисханыч караван-сарай. Остановились. Распрягли коней. Уплатили хозяину за ночлег и за выпивку. А потом, с заезжими мидянами, набрались хорошенько киликийской водкою. Тут и понесло Чингисханыча! Выскочил он во двор, стал обратно коней запрягать – по гетерам местным проехаться, тем более, что пьяные мидяне очень его в этом поддерживали. Встал Чингисханыч сам на место возницы, усадил всех приятелей, хлестнул свою тройку кнутом, и понеслась колесница на ночное веселье. Тут, конечно, началась гульба! Набили они полную  кибитку одалисок, пили и веселились до рассвета….
     Наутро возница кинулся лошадей распрягать, да не тут то было! Чингисханыч такой по пьяни узел завязал, что распутать его не удалось никому, хотя многие брались. Кое-как вызволили лошадок из упряжи, а колесницу местные в музей поставили – вот, мол, какие у нас, в Малой Азии, мастера-узловязы! Не покоримся теперь никому, кто не сможет это чудо распутать! И только много лет спустя Македонский Александр Филиппыч додумался этот злополучный узел мечом рубануть. Разрубил – и всю Малую Азию покорил.
      А Чингисханыч узнал об этом и засмеялся: «Вот ведь какие с пьяных глаз внешнеполитические узлы завязываются!»


               
6.
      С Александром Филиппычем, царём Македонии, Чингисханычу довелось познакомиться ещё в бытность того наследным принцем. Было это так: Чингисханыча, как магистра исключительно всех наук, часто принимал у себя Аристотель, спорили они, опытом обменивались. А тут у них чуть не до оскорблений дошло: Аристотель кричит, что Солнце – горячая планета и вокруг нашей Земли один раз за сутки обращается, а Чингисханыч ему гелиоцентрическую теорию противопоставляет – тоже очень громко…
     В углу Аристотелева дома скромно сидел молодой юноша, мечом подпоясанный. Слушал, слушал – и вдруг говорит Чингисханычу: «Ах, ты, растакой, рассякой, разъэтакий! Да ты знаешь с кем споришь, иностранная твоя морда! Это же Аристотель, великий человек и учёный, а не Диоген какой-нибудь задрюченный из бочонка вылезший! Я вот тебе сейчас, ошибка матери, мозги вправлю! Познаешь меча моего – кладенца македонского! Защищайся!» Произнёс всё это гневно с древнегреческими специальными эпитетами – и меч из ножен тащит…
     Опомнились тут Аристотель с Чингисханычем, кончили спорить. Чингисханыч смеётся, а Аристотель и говорит: «Чего это ты, Александр Филиппыч, наперёд учителя в Аид суёшься? В споре истина рождается, балбес ты царственный! И там, где музы пляшут, даже баллисты и катапульты не стреляют! А ты, малыш, молчи, да ума набирайся – пригодится тебе в деле-то царском!»
     Пришлось юному Саше извиняться за грубость. А Чингисханыч возьми да скажи: «Да этот волчонок ещё будет всем миром править!» Ну, всем – не всем, а прав оказался Чингисханыч…



7.
               
     Был у римских патрициев обычай – выщипывали они волосы на теле. А на волосатые ноги и руки Чингисханыча римляне смотрели почти как на нарушение общественного порядка.
     Как Чингисханыч ни наденет местную тогу, всё его в участок заметают. Переоделся, говорят, плебей паршивый! Матюгается Чингисханыч по латыни, мол, времени у меня нет волосы щипать – дел много, а его в тычки – и к консулу. Консул увещевать начинает… В общем – канитель, а не жизнь!
    Но так и не стал Чингисханыч бриться. Надел штаны, рубашку с длинным рукавом – так и ходит. Легионеры его наряду удивляются, самому жарко, а всё же принципы – важнее спокойствия! К тому же, матроны местные, да куртизанки, на экзотику были весьма падки и, стаскивая с него штаны, просто ревели от восторга…
      Тут и понял Чингисханыч, что такое разложившееся, развращённое государство не может не пасть. Так и сказал он Нерону, императору римскому: Колосс, говорит, вся ваша Империя, на глиняных ногах! Обиделся Нерон, напился до буйства Фалернским, да Рим по пьяни и сжёг…
Плюнул тогда Чингисханыч на Вечный Город и в Галлию уехал.
      
8.
   Слабым местом Чингисханыч всегда была его нетерпимость к рабству. Как ни старался он ради дела скрыть своё отношение к этому явлению, нет-нет, да выскакивало оно наружу…
       Как-то раз в Египте показывал ему фараон Хеопс недавно начатое строительство пирамиды. Хвастал качеством и многотонностью камня, точностью проекта, глобальностью замысла. А Чингисханыч всё зубами скрипит, на рабов глядючи. Они, бедные, тянут огромную глыбу лямкою, а за это достаются им только плети, да похлёбка чесночная… Тащат они, значит, глыбу эту и стонут дружно: Эх, ухнем! Эх, ухнем!
        «О чём же вы стонете, сердешные?» – Спросил Чингисханыч, подойдя ближе. А один раб поднял голову и грустно так говорит: «Этот стон, мил человек, у нас песней зовётся!» Разозлился тогда Чингисханыч и сказал фараону: «Сволочи вы, а не люди – на чужом горбу хотите в загробный мир въехать! Никакого почтения к вам и к мумиям вашим не будет у потомков, видит Амон!» Хеопс не придал значения этим словам, засмеялся, назвал Чингисхановича защитником отбросов. Разругались они – и отбыл Чингисханыч в Финикию, разлюбив напрочь пирамиды…
          А мумии фараонов впоследствии действительно почти все из золотых саркофагов повытряхивали. И не жалко!               


                Конец саги.