Соломенная крыша
Роберт Фрост
Одинок под ледяным дождем
К боли был готов тем зимним днем.
Никогда мне не был так далек
Верхнего окошка огонек.
Только в нем все дело в этот час:
Не войду, пока свет не погас,
Не погаснет, если не войду.
Боль нужна, чтоб выиграть борьбу,
Чтобы знать, кто первый проиграл,
Мир незримым черным полем стал.
Дождь был даже холодней чем лед.
Он под ветром скользкой кашей лег.
Вот дела: где был соломы слой,
Птицы выводок растили свой,
Дружно ели, встали на крыло,
И остались там зиме назло.
Но солома опустилась вниз,
Рукавом я задевал карниз
И вспугнул птиц, об него шурша,
В темноту. И съежилась душа,
И в печали родилась печаль,
Не помочь им, упорхнули вдаль,
Путь назад найти не суждено,
Не попасть в родное им гнездо.
Упадут они среди болот,
Вера в крылья в их душе живет,
Но лишь днем возможен их полет.
Я беду свою забыть готов,
Ведь пичуги потеряли кров.
С той бедой ушла моя беда.
Подточили общий дом года,
Крышу из соломы разнесло,
И его столетие прошло,
Дождь снаружи в комнаты течет,
Окропляя лестничный пролет.
переводчик
Вадим Беляков
The Thatch
By Robert Frost
Out alone in the winter rain,
Intent on giving and taking pain.
But never was I far out of sight
Of a certain upper-window light.
The light was what it was all about:
I would not go in till the light went out;
It would not go out till I came in.
Well, we should wee which one would win,
We should see which one would be first to yield.
The world was black invisible field.
The rain by rights was snow for cold.
The wind was another layer of mold.
But the strangest thing: in the thick old thatch,
Where summer birds had been given hatch,
had fed in chorus, and lived to fledge,
Some still were living in hermitage.
And as I passed along the eaves,
So low I brushed the straw with my sleeves,
I flushed birds out of hole after hole,
Into the darkness. It grieved my soul,
It started a grief within a grief,
To think their case was beyond relief--
They could not go flying about in search
Of their nest again, nor find a perch.
They must brood where they fell in mulch and mire,
Trusting feathers and inward fire
Till daylight made it safe for a flyer.
My greater grief was by so much reduced
As I though of them without nest or roost.
That was how that grief started to melt.
They tell me the cottage where we dwelt,
Its wind-torn thatch goes now unmended;
Its life of hundred of years has ended
By letting the rain I knew outdoors
In on to the upper chamber floors.