Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как жила.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонула,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнула
До чужой лишь потом докатился черед.
на цепи я сидела и в капкан попадала,
Но к ярму привыкать не хочу, не могу.
И ошейника нет, чтобы я не сломала,
И намордника, чтобы мой задержала укус.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настигла во тьме, не взяла на лету.
Я бояться отвыкла голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нибудь в доме светил огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Убрала бы клыки , улеглась бы у ног.
Я б тихонько притронулась к нежной щеке.
Я бы верно служила, и от бед берегла -
Просто так, за любовь - улыбнувшихся мне..
... Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.