Прихожая в квартире маленькая и темная. Коричневые облупленные половицы и такая же облупленная вешалка, перегоревшая лампочка и прямоугольное зеркало в деревянной раме.
Но если немного наклонить голову и посмотреть под другим углом, то тогда прихожая начинает стремительно расширяться, приобретая форму правильного круга, в середине которого стоит огромное зеркало в золоченой раме.
Да, да, это то самое болтливое зеркало, похожее по своей сущности на зеркало из повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу». У зеркала тоже старческий склероз и болтает оно что ни попадя, путая эпохи, интонации и голоса. И когда в доме никого нет – оно разговаривает с тенями, таящимися в складках гардин. Оно учит жить тех, кто не только не жил, но и не существовал на свете, ибо эти тени всего лишь персонажи, придуманные временным жильцом. Когда они на страницах рукописи, то создается впечатление, существования, но стоит только захлопнуть рукопись, и черные плотные тени начинают скользить по углам, отражаясь легкой дымкой в глубине зеркала. И нет у них ни зависти, ни злости, ни любви, ни вины. Кстати, чувство вины – чисто человеческое чувство.
Я всегда завидовал тем, кто его не испытывал, тем, кто всегда находил правдоподобное оправдание своим поступкам, как щитом закрываясь фразой «А так будет что вспомнить». И мне на память сразу приходил Воланд: «Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» И то, что собирались вспоминать в старости, канет в Лету вследствие страшного диагноза, или не вовремя затормозившей машины. Говорят, что перед смертью вся жизнь проходит перед глазами человека за одно мгновение. Так стоит ли это мгновение всего содеянного нами? Вопрос…
И если мы говорим своему отражению в зеркале: «Ах, какое я дерьмо», то это не чувство вины, а самолюбование. С чувством вины живут, это как болезнь, которая неизлечима, которую ощущаешь ежедневно, ежесекундно, хотя понимаешь, что собственные поступки, которых стыдишься, на самом деле, чаще всего отражение поступков людей из ближнего круга, а те, в свою очередь отражение из другого круга, и далее, далее, далее… Круги образуют цепочку настолько длинную, что ее начало теряется где-то за гранью времен, но признать это, значит признать собственную несамостоятельность. Кто позволит себе такую роскошь?
А в прихожей сгущаются сумерки. Тени, уплотняясь, плывут к зеркалу, чтобы очередной раз увидеть пустоту. А зеркало, слегка раскачиваясь на четырех коротких ножках, кричит в темноту голосом пиратского попугая: «Роскошь! Роскошь!»