Садовая элегия
Роняет сад запретные плоды,
И сквозь костров неугомонный дым
Покажется - не яблоки, а птицы,
Что так и не успели опериться
Срываются с ветвей… им, молодым,
Такая участь - не взлетев, разбиться.
А я? Не Ева… даже не Лилит -
Заныканная на краю земли
Да Винчи утомленная константа.
Сгребая в кучи палую листву,
Переплавляю медную руду,
С величественной статью Россинанта
Тащу свой сад сквозь осень на горбу.
Но как же постоянна яобоже…
Ношу всё то же и люблю того же,
И, вопреки себе, который год,
Как яблоко последнее - за ветку,
Всей страстью жизни в сахаристых клетках
Отчаянно цепляюсь за него.
Последний плод запретный в сизой прели
Упал… и на простуженной свирели
Над ним играет сонная оса
Прощание славянки, блюз Армстронга.
Скрипят суставы древнего шезлонга,
И сыплется листва, как словеса…
Но осияна долгая дорога
В открытые (на осень) небеса.
элегия к N
Я не верю, что мог ты меня разлюбить,
ты наверное умер - не больше, не меньше,
и, бросая цветы, толпы плачущих женщин
по неспящей земле шли тебя хоронить.
Да, конечно, ты умер... иначе б не смог
без меня - на своей сумасшедшей планете,
где нет ночи, и вечно галдящие дети,
пролетая над парком, клюют эскимо.
Где по кругу - трамваи плывут и звенят,
где от края до края - туман, но не боле,
где светло умирать - и легко, и не больно,
отправляясь в эдемский заброшенный сад
осень... осень меняет на вдовий наряд
легкомысленность шляпки и ветреность платья,
прилетает, целует на камне распятье,
обрывая прохладной рукой виноград
забытья... отправляет в трагический рот
горсть за горстью, земля на губах закипает,
и уходит, тебя воскресить забывая,
да, конечно, ты умер... но если... и вот -
жив, здоров, не пустеет в дому колыбель,
навсегда, насовсем ты с другою повенчан
бесконечную жизнь напророчу тебе.
Без меня. Бесконечную жизнь.
И не меньше.
Элегия к R
Забудешь эту ночь, как забывают дети
в неспящей темноте зловещий шёпот штор,
и тени на стене, и бесприютный ветер,
и смерти с забытьём негромкий разговор.
Так неуютна боль в ампировых обоях,
сводящая с ума размеренность часов,
и ты идешь туда, где нас не будет двое,
и корабельный стон и колыбельный сон,
где невская вода течет слезою полной
по шее меловой канала - чёрен след.
И вынимаешь крик из собственного горла,
и пеленаешь в ночь, и пеленаешь в снег.
элегия к К.Д.
когда мы станем сызнова юны,
(как скобка нарастающей луны),
дадим зарок - ни прозы, ни стихов,
займемся изученьем косяков
нежнейшей сельди, что кишит в рассоле
туманного якудзового моря.
мы будем брать заплечный кислород
и уходить туда, где в бездне вод
пасутся в дендропарках ламинарий
налитые чернилами кальмары…
о, как же мы изучим вдохновенно
химический состав прибрежной пены,
пересчитаем нерпы поголовье,
и в час, когда они больны любовью,
мы будем без стыда на них глазеть.
нет. ни стихов, ни прозы… но, ответь
сейчас, какого, Константин, рожна
не светел день и так же ночь нежна,
как от звезды на темечке ожог…
вот и моя рекрутчина, дружок,
вот и моя шинельная тоска,
которую без роздыху таскать
на том куске затерянной земли,
где слово нам приказывает: «Пли!»…
Элегия к А.К.
…и снова в дом войдем, пропахшие насквозь
дождями, можжевеловым туманом.
ты вскрикнешь - вот моя оставленная трость,
твое кольцо в шкатулке деревянной!
ты скажешь - не ушла из бывшей жизни - жизнь:
огонь в печи по-прежнему резвится,
на скатерти хрустящий хлеб лежит
и яблоки свежи, что кукольные лица,
ты скажешь, ну к чему дурацкий снился сон?
не вещий, слава богу… и со смехом
мы выгоним из штор двух недовольных сов,
из наших комнат - плачущее эхо.
ты срежешь под окном засохшую лозу
и - новой золотистые побеги
лучами солнца тотчас прорастут
сквозь наши руки, волосы и веки.
нам будут приносить безоблачные дни
дыхание неспящего Ай-Петри,
и петь морской заезженный винил:
«всё, всё непоправимо… кроме смерти»
элегия к М.З.
…и на последней ноте немоты
древесными губами сад прошепчет:
мой юный Вертер, где сегодня ты
несчастен, и которая из женщин
в глаза глядит, твоих не видя глаз,
прощается, твоим словам не внемля,
мой вечный Вертер… ты один из нас,
кто рано понял - всё уходит в землю
под всхлипы скрипок, неумолчный грай,
под надоевший плач у изголовья…
и остается… беспросветный рай,
в сердцах еще не названный любовью,
где с дичек-яблонь каплет кислицА,
и, в лиственной бессонной круговерти,
не опуская тленного лица,
идет бесславье.
под руку
с бессмертьем.