Одесса. Море. Футуристы –
Удачной баловни судьбы.
Идут вдоль моря, как туристы,
Поклонниц ждущие мольбы.
Один из них двух метров ростом,
Неотразимый ловелас
С любовью обходился просто
И табунами женщин пас.
Он, следуя экспрессу рока,
Ломал поэзию господ.
Мнит стать поэзии пророком,
Сменить грядущей жизни ход.
И вдруг в чудесном воздухе весны,
Любви флюиды источая,
Красавица одесской стороны
Сиреной увлекает в дали мая.
Ее глаза, что омуты большие
Вас опьяняют синевой.
Взгляд вопрошает: «Уж не вы ли
Могли бы стать моей судьбой?»
Детина тот, что Маяковский,
Открытым взглядом был сражен.
Глаза, ланиты, черны косы...
Волшебный знак, и он влюблен.
Бурлюк, Каменский, отдыхайте..
Володя зовом сердца увлечен.
Что было в прошлом, так и знайте,
Как сон забытый упразднен.
Забыты прежние победы,
На век готов он стать рабом,
Готов терпеть любые беды,
Чтоб только вместе быть вдвоем.
Он жаждет славой похвалиться,
Талантом деву победить,
Нектаром молодым напиться,
Чудесный яд любви испить.
Его напору Ниагара
Уже завидовать должна.
Библейская какая пара,
Неужто дева влюблена.
Неужто Маша уступила,
Сольются ль две судьбы в одну?
Иль временны судьбы извивы,
И страсть его пойдет ко дну?
Пока он на вершине власти,
Он захватил девичий ум.
Кто ж устоит от слов напасти
В устах кудесника любовных дум.
Он истинный гроссмейстер чувства
И многих покорял гетер.
Поможет ли его искусство
Против девических химер?
Пока не полон он сомнений,
Уверен, ритмом покорил.
Он чувств Везувий, страсти гений,
Ужель судьбу не победил?
Но стоп, в пылу ты не заметил,
Она, как дома, в логике канве.
Ведь до сих пор еще не встретил
Талант и ум ты в женской голове.
Не знаешь, что тебе готовит
Нежданный ранний зов мечты.
А ведь красавиц кто-то ловит
Не менее красив, чем ты.
И дольше твой соперник знает
Ту, что на миг заворожил.
Стремленья Маши понимает,
И в целом ей давно он мил.
Она могучая натура,
Способна жизнью управлять.
Ее призвание – скульптура.
Ее не просто оторвать
От прежних творческих мечтаний,
От вех, начертанных пути,
От твердых выверенных знаний.
Таких красавиц не найти.
Весь водопад твоих эмоций
На время глыбу захватил.
Когда ж подумала Мария,
То разум пламя потушил.
Но пламя было. Время то покажет.
Отметины остались на года.
И чувство каждому подскажет
О чуде помнить том всегда.
И быстрый штурм любви вершины
Имел нежданный им финал.
Джоконду покорил мужчина
Другой. Другой ее украл.
Так скажешь ты в порыве чувства
И разожжешь стихов вулкан.
Твоя любовь в плодах искусства.
Таков, увы, на небе план.
Вы оба быстро покатились
По твердым рельсам всяк своим.
И оба многого добились.
Но уготован сходный миг двоим.
Ну, а пока она в начале
Судьбы нелегкого пути.
Родилась дочка. Нет печали.
Возможно ль лучшее найти?
Четыре года за границей.
Учеба. Муж. Все, как в мечтах.
Пожалуй, лучше не приснится.
Но вдруг разрушился их брак.
Наверное, ее искусство
С трудом мирилось с ремеслом.
А может, не прикажешь чувству.
Как карточный, распался дом.
Муж в Англии продлил исканья.
Мария с дочкой –прямо в ад.
Знакомым дочку, прочь страданья.
С талантом на войну, не на парад.
Крепить победу агитпроповским стараньем.
Походы, голод и рискует, как солдат.
Она в отрядах Первой конной.
Кто знает, не с мечтой ли затаенной
Его увидеть. Агитками и он служил.
Сильней стрелял словами, чем ружьем.
В пылу кровавом о любви забыл.
В обгон иль вровень шел с вождем.
Но где-то в уголке Марии образ был,
Во сне порою был вдвоем.
И этой мистике верна,
Во сне встречалась с ним она.
Но странно двухметровый салдафон
Стреляет рифмой вдалеке от битвы.
А чудо красоты, в которое влюблен,
Под тифом, трижды, ранена. Ее молитвой
Он от страданий огражден.
Она ж опять идет по лезвию судьбины бритвы.
Сам замнаркома у нее в плену,
Она ж ещё ошибку делает одну.
Теперь вперед навстречу юности мечте.
Окончен знаменитый ВХУТЕМАС.
Хоть иногда тревожат раны жизни те,
Когда звездой сверкнул в Одессе ловелас.
Как отразить его хотелось ей в холсте,
Как жар души его тогда ее потряс.
Но толи провиденье подсказало,
Но в гипсе головы поэта знак трагичного начала.
Но жизнь с высоким чином, командиром истым,
Весьма далеким от ее культуры,
Так часто заменяла пониманье свинством.
Он ненавидеть был готов скульптуру,
И на балкон летит святое «Материнство».
Вот так герой проявит плоскую натуру.
И жизнь талантливой жены от серости и скуки
Он обратит в семейный ад и муку.
Тогда Мария вспомнит о поэте.
Иль был неверен прошлый путь?
Все же сказкой было то в Одессе лето.
Но как сейчас от ада отдохнуть,
Но как страданья горькие все эти
Сокрыть и другу намекнуть?
Ведь только «близкий, добрый» он остался.
Он ей помог, от старых чувств не отказался.
И замнарком устроил «тиранию, домострой».
Решил гражданскую войну в семье устроить сдуру:
«Не можешь без натуры, мрамора и мастерской,
Бросай свою негодную скульптуру,
Хозяйством занимайся день-деньской,
Корми меня, рисунки все – в макулатуру».
Финал нетрудно предсказать,
Взаймы Мария у поэта будет брать.
Конечно, деньги брать ей муж не разрешил.
В то время творчество не обходилось без запрета.
Когда б он мог, то двигаться бы запретил.
Она же за глотком свободы бегала к поэту.
Каким блаженным посещений миг то был.
Поистине полжизни стоили мгновенья эти.
А дома старая с тираном-мужем мерзкая война.
Как странно, в столь неравной битве держится она.
Однажды даже с мужем разошлась
И с поля боя в общежитье отступила.
Конечно, он струхнул, ведь он же власть,
А власть верховная ему бы не простила
И наказала бы героя всласть,
Когда б семейные дела не разрешил он.
И жаждет жалость вызвать у жены витийством,
Грозит уже герой самоубийством.
Победа мужа выглядит, как пораженье,
Жалеет генерала сильная жена.
Хоть ясно, старое грозит ей положенье,
Но все ж скандал большой не выдержит она,
Продолжит за свободу творчества сраженье.
Что ж всей системой к этому принуждена.
Но крест из мрамора по-прежнему несет,
Свободу творчества унизить не дает.
О том ли думалось когда-то,
В те счастья юные года.
Так близко сломанные даты...
Теперь страданья навсегда.
Теперь за каждое мгновенье
В твоей израненной судьбе
Ты платишь, платишь вдохновеньем,
Чтоб подчинился миг тебе.
Казалось, пройдены пределы,
И держит лишь его рука.
Таким мечталось ли уделом
Венчать талант издалека?
Как странно, те счастливые мгновенья,
Далекой юности привет
Дарят единственное подкрепленье
И счастья трудного обет.
Но не одна ты так страдаешь.
Идет великий перелом.
И об одном сейчас мечтаешь,
Чтоб только выстоял и он.
Но он поэтов смелых рок
Призвал, нажав судьбы курок.
И вот ушел, кто был единственной опорой,
Не выдержав победы, что так славил.
А так мечтал ты о победе скорой...
Кто ж сомневаться в ней заставил?
Есенина когда-то осудил.
А может он умней тебя?
Он понял, новый строй стихам не мил.
Ушел от поражения, поэзию любя.
Увы, ты видела истоки тлена
И в письмах так его хотела оградить.
Но в нем, похоже, зрела перемена,
И смерть в протест он хочет обратить.
Удар такой не вынести тебе.
Исчезла для твоей лодчонки гавань.
Теперь лишь времени подвластна и судьбе,
И сколько дней еще тебе по морю плавать?
По морю бытового неустройства,
Где парус рвет старинный домострой.
Когда б ты власти славила господство,
Доволен был бы муж-герой.
О, Маша, было бы моей мечтой
О счастье творчества пропеть,
О тех надеждах пред войной,
А не о бедах, что терпеть
Злой рок заставил всю страну,
А с ней страдалицу одну.
Лишь утешение одно:
Ты в нишу вечности окно
Сумела мужеством пробить,
В граните жизни яд сокрыть.
И жизнь счастливых прежних дней
Теперь лишь в памяти твоей.
Теперь осталась ты одна,
И не поможет “Клоп” и “Баня”.
К победе двигалась страна,
Ты ж видела одни страданья.
Без помощи его все реже вдохновенье
Ты можешь в мрамор воплотить.
Все чаще с мужем столкновенья
Грозят путь к творчеству закрыть.
Еще лет шесть с трудом ваяешь,
Грядёт терпения предел,
И на исходе сил вдруг понимаешь,
Ждет поражения удел.
Теперь уж нет ни сил, ни воли,
Хоть ты достигла мастерства,
Но ведь душа твоя в неволе,
И мечта юности мертва.
Ты перестала выставляться,
В небытие погружена,
И ядом жизнь вся наполняться
Начнет, как чаша смертная до дна.
И рок войны второй наступит,
Триумф страны не суждено
Тебе увидеть. Судьбе Владимира уступишь.
Рванешься в вечности окно.
Печально, две судьбы концом похожи,
Но как счастливо начинались,
Как были ярки и не схожи,
Как трепетно они пересекались.
Хоть оба родине служили,
Различно чтила их она.
Владимира до неба возносили,
Мария злобою окружена.
Лишь смертью общей добровольной
В клубке несчастий сроднены.
Из клетки жизни подневольной,
Как птицы, вырвались они.