Я говорю тебе да

Лика Листопад
Сколько Лена себя помнила, любовь, случавшаяся с ней, всегда была нелепо платонической – если, конечно, не говорить о приключениях на  пятую и прочие точки. В этом случае точка (прошу прощения за каламбур) ставилась сразу, и назойливая особь мужского пола в полном недоумении покидала квартиру Лены – помещение, в котором он не так давно предавался безмятежному счастью, и вдруг был изгнан на основании исключительно формальных объяснений.
Любовь, или то, что под ней подразумевала Лена, – случалась с ней лишь два раза в жизни. Да, всего лишь дважды за тридцать лет пребывания на земле, но и этого  более чем достаточно.
Первым было трёхлетнее интернет-знакомство, знакомство заочное, проще говоря – переписка. Адресатом стал журналист, живший к тому же не где-нибудь, а в Чехии. Он был наполовину чех, наполовину русский, и переписывались они по-русски, сначала почти каждый день, перебрасываясь незначительными фразами о работе (по работе они и познакомились), потом он неожиданно написал о своих семейных проблемах, о разводе, о том, что он любит другую женщину, которая живёт в Москве. Лена, конечно, сочувствовала. И вот развод произошёл, но и москвичка журналиста бросила – абсурд, бессмыслица... «Ты знаешь, я думаю, что мне нужна нормальная понимающая женщина, с которой я могу посоветоваться, которая будет читать то, что я пишу, да, читать и слушать, это необходимо. Как ты отнесёшься к тому, если я скажу, что эта женщина – ты?» – написал он.
Лена пришла в смятение. Для неё это письмо оказалось полной неожиданностью. Она начала собирать документы для загранпаспорта, даже уже сфотографировалась в дурацкой фиолетовой блузке, подчёркивающей её бледность, но вдруг, неожиданно для самой себя, остановилась. Она осталась в России, и всё реже и реже переписывалась с несчастным журналистом.
Вторая любовь возникла тоже спонтанно, лет семь назад, то есть довольно давно. Он был её начальником, политическим деятелем, участником всевозможных мероприятий. Поначалу Лене даже в голову не пришло, что он ей нравится, это было какое-то органическое чувство восхищения, преклонения и профессиональной зависти. У него были прекрасные русые волосы, за которыми он не следил и вообще одевался небрежно, всё время в одну и ту же клетчатую рубашку и бархатную чёрную куртку. Женщины были от него без ума, и Лене, как ни странно, это даже нравилось.
Когда Лена уезжала из Энска, где обычно происходили мероприятия, то ей неизменно становилось грустно, несмотря на то, что Андрей Иванович предлагал ей не забывать и звонить. И Лена звонила, обычно раз в полгода, на андрейиванычеву работу.
Андрей Иванович брал трубку всегда сам, телефон стоял на его рабочем столе в персональном кабинете, итак, Андрей Иванович брал трубку и неизменно говорил:
– Да-а.
Это «да-а» выходило очень характерным, как бы разделённым паузой на две части, со смешной вопросительной интонацией.
– Здравствуйте, Андрей Иванович. Это я, Лена. Вы меня помните?
– Леночка! Как я рад вас слышать! – говорил Андрей Иванович, и всё в мире вставало на свои места.
Однажды Андрей Иванович приехал в город, где жила Лена, на общественно важное мероприятие. Лена тоже прибежала туда, хоть её никто не приглашал – просто прочитала информацию в интернете и решила прийти. Но, к сожалению, Андрей Иванович общался только с разными официальными лицами, и Лена, обычно аполитичная, неожиданно почувствовала по отношению к ним глухое раздражение. Ей удалось подойти к Андрею Ивановичу только во время автобусной экскурсии, когда тот очень устал и хотел спать.
– Лена, когда мы доедем до места, разбудите меня. А я куплю вам мороженое,   – сказал он и уснул.
Лена сидела тихо, боясь пошевелиться. В окнах проплывали жёлтые и фиолетовые цветущие поля. Было хорошо и радостно. Почему-то она вспомнила, как они с Андреем Ивановичем кормили в Энске бездомных кошек сыром и копчёной колбасой, а потом пили вино без закуски, а ещё он ей советовал прочитать роман, но какой? – теперь его название уже забылось.
...С той поездки прошло уже достаточно много времени, и Лена снова погрузилась в свою нелепо-будничную жизнь. Она не звонила в Энск и не писала писем в Чехию. Это стало необязательным, оттого что всё было, сбылось и прошло.
Однажды весь вечер она вяло вычитывала полосы пошлого глянцевого журнала, а утром ей приснилось, что Андрей Иванович заболел. Сон был смутный и неприятный. Надо позвонить, подумала она, но когда проснулась, не сделала этого.
Вместо звонка в Энск Лена почему-то написала письмо в Чехию. Пальцы её так и бегали по клавиатуре, не успевая за мыслями и эмоциями. «Здравствуй, Серёжа! – быстро и нервно писала Лена. – Прости, что давно не говорила с тобой, вот так, письменно... Засасывает бытовая рутина, пытаюсь отвлекаться от всяческих неприятностей на личном фронте, ну, ты понимаешь. С Сашей я перестала встречаться. Он сам не знает, чего хочет. Работы у него нет, а я вся в делах и ему в таком качестве не интересна. Мне даже не обидно, что он живёт теперь с женой моего друга, ты понимаешь, я не ревнивая и не злопамятная. Он из тех людей, которым ничто не нужно и всё скучно. Неужели мы все такие, с неутолимой пустотой внутри, работающие на бесполезных работах, не умеющие использовать свою специальность, – мы, тридцатилетние? Я еле свожу концы с концами – и чувствую, что мне моя работа, работа корректора, просто опротивела. Я жду выходных, чтобы поехать на дачу, просто пройтись по лесу, послушать шум маленькой речки, посмотреть на верхушки деревьев, зелёные на синем фоне – очень красиво. Или бездумно гуляю по набережной. Серёжа, я старею, да? Наверное, ты был прав тогда, год назад, когда приглашал меня к себе – глядишь, что-нибудь да сдвинулось в моей жизни. Но, может быть, не поздно сделать это сейчас? Я говорю тебе «да». Слышишь, Серёжа?»
Лена отправила письмо.
Ответ она получила на следующий день. Но не от журналиста Сергея, а от его новой жены. Единственной «цензурной» фразой была «Оставьте нас в покое». «Интересно, – размышляла Лена, – он ведь мне писал о понимающей женщине, читающей его статьи. А эта даже матерные слова пишет с ошибками. Или она так испугалась за своё  благополучие? В любом случае, я опоздала».
Было одиннадцать часов утра, – время «рабочих» звонков, и Лена набрала энский номер Андрея Ивановича. Долго шли длинные гудки, а затем в трубке раздался  женский голос:
– Я вас слушаю.
– Я хотела бы услышать Андрея Ивановича Берязева, – сказала Лена.
– Он здесь уже не работает, – вежливо ответил женский голос.
– Почему?
– Он уволился. По собственному желанию.
– Спасибо, – медленно произнесла Лена и положила трубку.
«Всё в жизни абсурд, Серёжа, всё бессмыслица. Не знаю, кем она придумана, но она так очевидна. Странно только, что мы её осознаем не сразу, а с возрастом. Или, может быть, все эти смешные глупости и грустные нелепости только отвлекают нас от того, что постепенно становится нашей судьбой. Я и не заметила, Серёжа, как это произошло. Как из мечтательной девочки я стала скучной взрослой женщиной, не очень успешной, не сумевшей завести семью. Наверное, единственное, что у меня есть, это память о тех телефонных звонках... Как хорошо, Серёжа, когда ты ещё ничего не успел сказать, а тебе уже говорят: да-а! И ты, пожалуйста, помни, что я тебе тоже всегда говорю «да», мысленно говорю. Не забывай меня. Лена. 30. 08. 12».