Я опять возвращаюсь в покинутый рай, когда Ева
по какой-то причине снимает с себя одежду…
наш диковинный сад обступает нас справа, слева,
как тогда обступал… И плоды в нём, с тех пор, всё те же.
Сколько лет миновало с тех пор, когда мы с ней были
как младенцы: ещё не плевали друг другу в душу.
Нас тогда окружали поля с миллионом лилий
и густые сады. В них росли тополя и груши.
Но теперь, обладатели грязных людских душонок,
Я с женою, привыкшие лгать и блудить всё время,
и не вспомним, как в юности был упоительно-тонок
голос птиц на заре, как в начальной строке в поэме.
Только кажется мне: мы с женой написали поэму
с удивительно пошлым, скучнейшим и злым содержаньем,
словно нас вдохновлял тот лукавый змеистый демон,
говоривший с женой перед нашим с её изгнаньем.
Много лет мы скандалили с нею, посуду били,
и глотали обиды, чтоб ночью рыдать в подушку,
а потом забывали, и снова детей плодили.
И плодили детей, чтобы тем убивать друг дружку.
И, на склоне утраченных лет, весь покрытый грязью,
как проказой, всецело отдавшись воспоминаньям,
погружаю в них душу, как в ванну с лечебной мазью,
возвращающей в юность, пока я душой не ранен.
И теперь, когда Ева снимает с себя одежду,
и, почти каждый раз, заключая её в объятья,
до сих пор представляю себя молодым невеждой,
не изведавшим зло: так жена хороша без платья.
9 августа 2012 г.