Она - оплывшая, грузная, пятьдесят вторая. Бесконечный цветочек тугих, необъятных синтетик. Дачный сезон. Кульминация строго в мае. Больная (возможно с гипертонией) она едет туда - потребитель кристаллов, звенящих кедров и всяческих дианетик – подлечиться природой от сотни надуманных бед. На её голове перманент и некрашеная седина. Облупившийся лак перламутровых, детских оттенков покрывает ногти. Каёмка уже видна (и черна) – ежедневные дачные подвиги. Ломит коленки. Но пионы посажены, рядом проклюнулся мак – будет кошерное фото – к стиху иллюстрация. Чудно! Проходной, косо скроенный, сиюминутный - её стих - амнистирует пышный бордовый пион.
Небо смотрит в затон, по пути к электричке (привычно) сортирует слова, отбирая решительно грустные (срочно тиснуть про осень!) и похрустывает просёлочный щебень от напряжения, под ногами в зачуньканных белых (в девичестве) сабо (размер – тридцать восемь). И свешиваются налево или направо (в зависимости от притяжения) растрескавшиеся пятки. Безразмерные капри скрывают ног отекающую безразмерность. Верность в её понятиях – вещь абсолютная, но минутная слабость простительна ей, как возвышенной даме, и незамедлительно мятая простынь увековечивается в томных стихах, отштампованных в той же рабоче-крестьянской драме: он, она и крепкий сосед по даче. Судачат, что он бывший полковник секретной службы. Вот, муж бы!… Только муж стал придатком дивана и рваных трико. Легко (как ей кажется) дама флиртует в калитку. Муж уснул (как всегда после ужина), дедушка прыткий ручки целует, накручивая комплимент, в той же бездарной манере, что тётины вирши. Ох! Вот и сходство души - да ведь мы одинаково дышим (через ситечко слышим, коряво и жЫзненно пишем) – в мыслях проносится дамы и дама согласна уже.
Отгуляв выходные, пора возвращаться к истоку: к нудной работе, но лыко так просится в строку (где бы прибиться, когда на душе одиноко?) – в помощь приходит давно небрезгливый инет. Где вся страничка её переполнена жуткими гифками: в блёстках девицы, умильные кошечки, фрукты со сливками, льнут Купидончики к бабочкам, машут закрылками. Рюшки её заплетают в четыре ряда. И звезда (за две тысячи первый пустой комментарий) красуется рядом. И считает она, что «добро» и «тепло» - обалденная рифма – без бэ! Бесконечность и вечность повязаны страшным вселенским указом. С каждой фразой, направленной по ходовой колее (не дай боже и в мыслях заехать случайно на встречный), она движется к славе (платя за анонс смс). Стройный лес из друзей, шурудящих всё те же слова, как трескучий горох в круглогорлой рассохшейся тыкве. Им не стыдно совсем – наторели, затем и привыкли – не выносит извилистых мыслей давно голова. Им в любом недовольном мерещатся происки тролля – закрывают страницы, меняют ник-неймы, пароли, затирая любой комментарий с приставкою «не». Она яростно любит выкладывать фото семейных застолий: с краснорожим, неряшливым мужем, дрянным алкоголем, с пышнотелой роднёй, непонятно на чьей стороне. Где братаются лихо салатики под майонезом с пережаренной курицей и сервелатом помпезным. Где строгают бананы кружочками (фрукты – полезны!). И застольная песня икает, теряя куплет. На её прикроватном пространстве ночует тоска: с уголка накренилась Донцова, и свита дешёвых любовных романов. Книга про ангелов здесь же не выглядит странно, всё их отличие – цвет и узор корешка.
Исподтишка, смотрит в проём двери из зала безликая стенка советская, с россыпью рюмок, с портретами в рамочках детскими, выставив стайку сервизов – такой вот защитный приём. Верит живьём: в бога, и в духов, и в йети, и в сонники благостно-вещие, в то, что астрологом было на месяц обещано, в светлые праздники и роковую звезду. В сущности, если делить по частям – просто, милая женщина, в целом же – невыносимая, скучная ду…