Прислушиваюсь, затаив дыханье,
и порождаю мир припоминанья:
забытых лестниц гулкие пролёты,
и пресс троллейбуса, и скучный до зевоты
урок ботаники в советской школе,
потом купанья на прибрежном моле -
вот чем хорош сентябрь: тепло, не жарко.
И жизнь течёт не шатко и не валко.
Мне ни минуты школа не мешала
искать зелёных крабов в синих скалах,
легко перепевая звук прибоя...
Я не сдавалась никогда без боя.
Ты говоришь, что люди неизменны.
Наверно, так и есть: мы тленны, бренны.
И этим хороши. Представь: бессмертье -
вот в этом теле? Не хочу, поверьте.
Мы по-другому жизнь себе продляем,
когда под небесами воспаряем -
счастливые, друг другу дорогие
сплетаемся в обьятия тугие.
А после к нам неведомые строки
приходят сами, презирая сроки,
и остаются в памяти надолго,
а может, навсегда... Как, помнишь, Волга
вдруг размахнётся крыльями, взмывая
на берега? Взлетает птичья стая -
на юг, на юг. И я машу руками,
что мельница. Да посудите сами -
ведь хочется и мне на юг скорее.
И вот уже лечу: фонарь на рее
трепещет подо мной, над океаном.
И сверху жизнь мне кажется капканом,
удерживающим на грани срыва...
ПризнАюсь: я всегда была пуглива
в душе, внутри. Теперь - чего бояться,
когда я поняла, что мы паяцы?
Сыграем роль, закончим эту пьесу,
и славу пропоём и Херсонесу*,
и тихой жизни с краешку у лета...
О нас напишут местные газеты.
На фото улыбаюсь я всё шире
и звуками стреляю, будто в тире.
И верю, что немножко изменило
свой ход обычный днЕвное светило,
пока звучит пророческое слово.
И, словно сбросив все свои оковы
и выплеснув и счастье, и обиду -
в лицо, храню нетронутой планиду:
капкан, канкан, полёт - стихосложенья.
Да, это я - без всякого сомненья.
*В развалинах древнего херсонесского театра сейчас идут спектакли.