она стареет мне в ладони
словами,остатками туши,пудры,затяжками на двоих.
она пишет такими вымеренными,
точными,
бьющими ниже пояса
или под дых.
от нее мне так сладко,
так дышится просто,
так становится резко, четко,
как очки через челку,
а лучше и вовсе без челки.
она
со своим ежиком,ростом,
взглядом игристым,
с ее упорством,
хваткой, чтоб в горстку.
_она мой остов_
_моё лекарство_
порой,конечно, хоть и сдается.
говорит в ухмылку:
всё тише бьется,
а может и вовсе уже не бьется.
а я смотрю, как она рвется,
точно на волю,
а может в детство.
и часто кидается на любое средство,
лишь бы не помнить, не думать, не вспоминать
время, когда посеяла малолетство,
взяла бутылку, пошла в кровать.
и мне бы гладить ее по затылку,
да просто прислушиваться как смеется,
переливается и остается
на поле боя раненой воевать.
и отчего довелось ей на эти годы
гектарами боль руками перепахать,
а потом окучивать там же всходы
грусти, печали, скорби,и не кричать.
будто бы вовсе и не дышать.
знаешь,
таких по пальцам пересчитать.
но мне хочется рисовать.
то, как она улыбается за столом,
как пьет чай, курит за стеклом,
как ругается, перемещается как циклон,
издевается,кидается барахлом,
проводит рукой по ежику, прищуриваясь,
как говорит четко, прямо, нет, напролом,
как радуется, придуриваясь,
как утыкается мне в плечо лбом,
рассказывает новое и интересное,
месит тесто,
и смотрит честно.
она пахнет розовым маслом и крепким чаем,
считает,что лучше бы ее не встречали,
не любили,не баловали
и уж точно в макушку не целовали,
потому что счастье не заслужила,
а любовь и подавно не откричала.
моя глупая девочка у причала.