Сырые опилки. Сырые
от пота и духоты.
Нагорбили волглые крылья
и голуби, и мосты.
И влажные мостовые,
и в мокрых разводах дома,
их жители полуживые,
запарка и кутерьма,
и мятый народец в конторах,
привыкший себя наклонять,
и смрад от помоек, которых
«у нас никому не отнять»,
припухшие парки и скверы,
проезды, проспект, виадук,
подвалы – рассадники скверны –
и крыш независимый дух,
студенты, бомжи, олигархи,
рабочие, дети, менты,
вожди, сторожа в зоопарке
и девушки нашей мечты,
и трав голытьба в палисадах,
надсада вокзалов и касс, –
все ждут продувного пассата –
воздушных спасительных масс.
Их высушит, выбелит ветер,
повалит на землю ничком,
продует грязищу в кювете
спасительным сквознячком.
Центральную голую площадь
и улиц разлёт удалой
до самых кишок прополощет
и вынесет мусор долой,
очистит пустоты, каверны,
промоет коросты и гной,
каналов синюшные вены
наполнит прозрачной волной,
подымет подолы подвалам,
бесстыдно нутро заголив,
надавит и только за малым
не сдвинет столицу в залив…
Вернутся пупки и бретельки,
причёски, мелькание лиц,
весёлые парни и девки,
зажмут парапеты и стенки
в объятья тугих ягодиц,
и, до предпоследней застёжки
застёгнутый, старый собор
фривольные дядьки и тётки
запрудят самими собой.
И храмы, как символы веры,
и веру – синоним любви,
наполнят значением ветры –
давленьем норд-оста в крови.
Качнутся лампады и свечи,
мигнёт Богоматерь – гляди! –
и сразу задышит полегче
младенец у ней на груди.
Но только опилки сырыми
останутся, как ни суши, -
в их гущу мещане зарыли
раскисшую мякоть души.
Она там потеет трусливо
и тихо пускает слюну,
не нужен ей ветер с залива
в её добровольном плену.
Там очень легко и комфортно –
во влажной и тёплой среде,
как голени в коже ботфорта,
и как седине, что от чёрта,
в поповской растёт бороде.
Опилки малы и невинны,
их дело – принять на себя,
что люди и кони, и свиньи
исторгнут, с натуги сипя.
Что яростный пот, что холодный,
что кровь, что слеза, что моча,
что смешанный с известью хлорной
табачный плевок палача,
что запах то едкий, то терпкий,
что рвоты отвратный рефрен,
что посвист кнута, характерный
для цирков, хлевов и арен, -
опилки пребудут сырыми …
Зато их сухая родня
привыкла в минутном порыве
каштаны таскать из огня.