Приходит день, когда ненастье,
И все как будто бы сошлось,
Когда главенствует несчастье,
И устремленье не сбылось.
Еще вчера мечтал, и верил,
А поутру как дикий мед,
Не встать вчерашним из постели,
И подытожен эпилог.
В тумане мост, большой, холодный,
В подножье тихая вода
Течет неведомо куда,
И призывает осторожно
Покончить с бренной суетой,
Уйти в кармические страны.
Всего лишь шаг за этот старый,
Колючий мир – и ты иной.
И трепетно и боязливо,
Как просто взять и изменить,
С презрением, слегка брезгливо
Порвать натянутую нить.
В последнем вздохе облегченья
Познать притворную судьбу,
И смертью вылечить мученье,
Упав ненужным в темноту.
Когда решение созрело,
Не так, уж, плох мирок вокруг
И этот город – мрачный друг
Теперь подкрашен акварелью.
Когда не нужно ни чего,
Когда потребность жить – в избытке
Витают серые открытки
Из прошлых лет – вот и всего.
Пустая праздность оживленья,
Спешат людишки по делам,
Упорно подбирая хлам
- Никчемность миропроявленья,
И их заветные мечты,
Сквозняк от тщетной суеты,
И блажь их мыслей представленья,
Захваченных с утра живьем
Всесущим, плотским, униженьем,
И верой в истину притом.
Пересыщаясь жаждой жизни
Глотая воздух на бегу,
Толпа за долею капризной.
Идет, подобная, скоту
Так думал он, глядя за раму,
Как только подбелился свет,
И все же он не знал ответ
Своей решительности странной.
Он все решил, и так легко,
Так ясно, словно бы окно,
Открылось ветром долгожданным.
И этот ветер разметал
Коросту и оставил право
Вершить судьбу – ковать металл
И понимать, что слишком поздно,
Что мозг устал искать ответ,
И жить остаться – не серьезно,
И выбора другого нет.
Какая пошлая забава,
Себя к всевышним примерять,
При этом откровенно врать
Себе, и опустив забрало
С железным шелестом дождя
- Отречься милости не ждя…
Как много сил, эффекта ж мало.
Смешно глядеть со стороны,
Поникший дух с крюка сорвало,
И голова летит в кусты
А что- то гадкое хлопочет,
Слезится жалостью внутри…
Пусть воля время не отсрочит,
Шагнуть положено на три.
Он брился долго, аккуратно,
Глядел в знакомое лицо,
Щетину скреб заподлицо,
А мысли истекали ватно,
Не зацепляясь, как в воде,
Кружились близко и нигде,
Касаясь тела неопрятно,
Как будто как будто грязный человек
Обтерся рукавом бестактно,
Оставив сальный липкий след.
Теперь стоит беззубо скалясь
И ждет, когда начнут кивать,
Уважив согбенную старость
Учтиво слушать и молчать.
Невыносимо - страшно это,
Так кончить жизнь свою во тьме,
Презрев гнилье души в себе,
Что бы никто ни знал об этом.
Казалось бы к тому черед,
Но кто-то здесь безбожно врет,
Ведь хочется уйти со светом,
Оставить миру правоту
А человеческим наветам
- В замену смерть, и боль свою.
Увидев мертвенное тело,
Вдруг отшатнется весельчак…
И чувство страха осовело
В его потупленных очах.
Забавно – думал одеваясь
- Как много способов уйти,
Но, лишь, один прервет пути
В той жизни, что не состоялась.
Так неужели важен он,
Сопрано или баритон,
Когда желанья не осталось
Глядеть на прелести вокруг,
И ожидать покорно старость,
Надеясь, что трясучка вдруг,
Не оседлает нервно плечи,
Что силы не покинут рук,
Легки и связны будут речи,
Лишь в смертный час придет недуг.
Сошлось, и надо же не странно,
Есть устремление, и вот
Парадной дверь открыть спонтанно,
И наступить на эшафот.
Асфальта серые дороги…
А где-то там горит петля,
И там окончатся тревоги
Очередного янтаря.
Остынет день, луна заблещет,
Вода и смерть сомкнут глаза,
Ответит кто-то страсти – Да
И станут так понятны вещи.
Но тут стеклянная волна
На пике празднества природы
В тиши воды стошнится в роды
Толкая тело под бока.
И жизнь, которая бездонна,
В ряду восшедших силой лет
(еще чуть-чуть и бесподобна)
Запомнит этот скользкий бред,
И тронет, вдруг, воспоминаньем
Когда блаженство высоко,
Тоскливо всхлипнув назиданьем,
Как тень в туманное окно.
А сколько прожитых мгновений
- Забытых доброю судьбой,
Встряхнутся тенью за тобой,
Как мифы жутких суеверий.
Все от того, что труп приплыл,
И бледной рыхлостью телесной
Залез в мозги, в глухое место,
В сознаньи клетку застолбил.
Задорно и проникновенно
Шипящий день пролез в окно.
Разгульным светочем тепло
По телу проскакало серной,
Копытцами дробя внутри
Палитру утренней зари,
И вместе с тем, язвя примерно
Тем, что влачится позади,
Что саркастически бесценно
На паперти былой любви.
Ненужно, как прошедший вздох,
Который поддержал когда-то,
Как пантеон чужих богов,
Когда ниспослана оплата.
Открыта дверь, прочь из квартиры,
Сегодня, точно, навсегда,
Была ты с жителем добра,
Но скоро сменятся гардины,
Обои поменяют взор,
Закрасят пышностью укор,
Повесят новые картины,
Неспешный будет разговор
Под надоевшим пианино
И счастье будет и простор.
Но стены помня дух изгнанья,
Все источают гнев борьбы
- Слепые ночи ожиданья,
И тягость шепота судьбы.
В раскрытый город, в глубь парада
Шагнул он в душном забытьи,
Сокрыв намеренья свои
От пестроты людского взгляда,
От праздных криков и забот
- Чем упивается народ,
Надменно сжатый как засада
Какую ловчий стережет,
Где ожидается награда,
Где боль внезапности живет.
Он шел и вглядывался в лица,
Секрет его им невдомек,
Средь них готовится убийство,
Убийца ж сам себя ведет.
Строения и люди, люди,
Сплетает тело из людей
Кишащий сущностями змей,
Он проникает в мозг сосудов,
За двери, окна, в закутки,
В очаг надорванной тоски,
Он убивает, он и любит,
И раздирая на куски
Страдает, вместе с тем и судит,
И так до гробовой доски.
Червонный змей из лиц и судеб,
Бездумный хаотичный ток…
Враги природы эти люди
- Страшней чем гибельный Потоп.
Шальная мысль его кольнула,
Припомнился сеанс в кино,
Разбитое, в крови стекло
И тело, что в проем скользнуло,
Постельный вид и дрожь в руках,
Глаза в распухших синяках,
В слезливом отблеске прищура.
Теперь смешон тот жалкий вид
- Суицидальная натура,
Ничтожный, даже, не побрит.
Он проиграл, и отрешился,
Мир обожрал его внутри
И он бессилием решился
- Шагнул, как водится, на три.
Как эта мысль бестолкова
Его бы надо пожалеть,
Схватить тугую гневом плеть,
И отвести, вложив основу,
Дать к жизни новый интерес,
Остановить слепой регресс
Как хорошо, свежо, и ново,
Спасти заблудшее дитя
Для паствы преданного бога,
В надуманность свою идя.
А я смотрел, давясь от злобы,
Хотя не думал помышлять
Сорвать моральные затворы,
И с жизнью в прятки поиграть.
Давило солнце, жар тяжелый
Въедался в дышащий бетон,
Гул беспорядка в дымке жженой
Страдал жарою побежден,
Фасады зданий изгибались,
Блестели, скалясь, жаждой дня
Проемы сваркой отражались
Вперед по улице ползя.
Враждебность города почила,
Он равнодушием взирал,
Как пенсионный генерал
На молодца простого чина,
И видом тучно поучал,
Прекрасно ощущая время,
Что это брошенное семя
Нашло себе другой причал.
Он неожиданно смирился,
И город трубно загудел,
За что-то, будто, извинился,
И дух скитальца присмирел.
Дух не терзал, и не терзался,
А безучастно наблюдал,
Как змей вползал дрожаньем транса
В тенистый липовый квартал.
Он был один, как каждый рядом,
Но не такой, как все вокруг,
Замкнув свой одичалый круг,
Он провожал волненье ядом
Разбавленным, поверх голов,
И не стремился плыть теченьем,
Погрязшим общим увлеченьем,
Обеих страждущих полов.
Какая нынче перемена,
Я ж вырван как собачий клок
От стаи получив урок,
Ненужный, даже, для примера.
Но где же злость, и пот борьбы,
Где колья острые судьбы
- Как просочилась в мозг измена,
Я, к примиренью не готов,
Когда, почти, созрела сцена,
И приоткрыт для слога рот.
Как преподобно лицедейство,
О! как изящен поворот,
Нижайше стелется лакейство
И воля это не поймет.
На площади с фонтаном белым
Стоял цветистый балаган,
Вокруг метался птичий гам…
Вдруг, рыжий клоун между делом
Сундук бумажный отворил,
И маску смерти подарил,
Толпа ж смеялась и зудела,
А клоун сделал реверанс,
Грустя лицом белее мела
И пику выложил в пасьянс.
Потасовал колоду важно,
Сощурил мерзкие глаза,
И протянул ему вальяжно
Под нос пикового туза.
Я думал, что свободен ныне,
И мне плевать на аудит,
Что нипочем, кто как глядит,
Кто заподозрит след унынья,
И что подумают они,
Про то, чем я живу внутри…
Но нет, я корчу пошло мины,
Пытаясь, воздух обмануть,
Сойти поклонником сатиры,
И плута с маха не лягнуть.
Какое самообладанье!
Потеху не ссудить толпе,
Не ублажить их ожиданья
Оставив дерзость при себе.
Он был немного озадачен…
Похлопав по плечу шута,
Прошел сквозь круг толпы шутя,
(Кровинкой тени не был мрачен)
Направился по мостовой
В руке зажав подарок свой,
Какой ему был предназначен
Самой игривою судьбой,
Которая поет и плачет
Простившись загодя с тобой.
Как вовремя напоминанье,
Он оглянулся мрак дыша,
Ища над крышей изваянье
- Уже небесного шута.
Ни кто не властен на до мною,
Ни человек, ни черт, ни бог,
И только мой заплечный рок
Сдружился, верно, с головою.
Мой мозг, как пламенный хрусталь,
Прозрачно озирает даль,
Он чист упрямостью простою,
Бесстрастен как полет стрелы,
Как упованье в стуже к зною,
Как плачь ослабшей тетивы.
Грядущий век не интересен,
Былинкой быть, не суждено,
Зачем же жить, раз не отметен,
На лике гений – вот оно...
Ветрина яствами манила,
Он вглубь сурово поглядел,
Чревоугодный беспредел
Лежал в бисквитницах старинных,
Развратно предлагал себя
Глазурной корочкой блестя,
Под бородавками малины.
Забыто екнула рука,
Внимание, вдруг, обратила
Что держит маску дурака.
Картонка тотчас же, измятой
Корзине показала прыть,
Как неосознанная клятва,
Какую хочется забыть.
И вот, уже, краснеют стекла,
Темнеют пышные дворы,
В рекламах проявленных пестро
Мерцают лики кутерьмы.
Застынув только на мгновенье,
На переходный знойный час,
Людское море оживленья
Пускается в вечерний пляс.
Жарою пышущие стены
Сочатся благостью в тела,
Пора беспечности пришла,
Пора душевной перемены.
Печаль души занемогла,
Поддавшись искусу – дуреет,
В огнях и тенях не умея
Сопротивляться до утра.
Как дальний ветер в небе знойном,
Еще, буянит за холмом,
Но ощутим желаньем томным,
Уже сквозит прохладой в дом.
Не гений – шепот подземелья,
Сильней, навязчивей, острей
Хватает мысль без зазренья,
Пытаясь обручится с ней.
Он как назойливую муху,
Смахнул ее, она опять
Вернулась, стала воспалять
Затерянную в теле муку.
Как камень на большом пути
Которого, еще, не видно,
Но точно знаешь…и обидно
Что не дано, здесь, обойти.
Свет вырывал абзацы зданий,
Они молчали нервотой
- Не гений – Это признак мой
- поймал он суть своих страданий.
Как все, как множество людей,
Снующих подле без затей,
Без озарений мирозданий,
Какие, в омуты идей
Кидают искры притязаний,
Тем, изменяя мир людей.
Здесь выше уровень рассудка,
Другой логический поток,
Здесь совершенное искусство
- Понять, предвидеть между строк.
Как это просто, для кого - то,
Идти открыто, без потерь,
Без закоулков - прямо в дверь,
Открыть из тысяч, и всего – то,
Заветную, свою одну.
Другие же идут ко дну,
Всю жизнь пытаясь сделать что – то,
Пробраться к тайному замку
Со связками ключей Эзопа…
Но опыту не снять чеку.
Хотя бы, Моцарт и Сальери.
В одном орган, и клавесин,
Другой, трудом высокомерен,
Талант терпеньем восхитил.
- Сальери может не ревнитель…
Но гений маску начертал,
И отравителем он стал
Кто скажет, что не прав учитель,
Что дар подвел его тогда,
Что описалась, вдруг, рука,
Что друг Сальери, а не мститель,
И выжечь следует тавро,
Что лжет векам сей обвинитель.
Но это было так давно,
Неинтересна, ныне, правда
- Ступая в тени, думал он
- Так поэтически наглядно,
Что правде путь заворожен.
О сколько дней, ночей бессонных
Я думам тайным посвящал,
Бывало, даже, посещал
Меня огонь идей проворных,
И я пытался ухватить,
Умом своим их приземлить,
И выражаться бесподобно…
Смотрел я снизу вверх всегда,
И проявлений грандиозных
Я ждал, открыв всему глаза.
И гениальность прилетала,
Касалась вскользь меня крылом,
И неразборчиво шептала,
Почти, понятным языком.
Ночь натянула черный саван,
В отместку город зажигал
Все ярче призрачный пожар,
Как покоренный Римом варвар.
Лоснилась кожа у домов,
Реклама зазывала в кров,
Привычной похотью отравы,
Гнездились люди на свету,
Ковались на панели нравы
- Главенствуя потом в быту.
Не доходил он до такого,
И близко так не принимал
Язвленной мудростью оковы,
Которые, совсем, не знал.
Но, как же так, не мысль, не рвенье
Познанье мира не дает,
Бывает все наоборот,
Когда приходит отчужденье,
Тогда ни мозгом, а нутром,
Вдруг, ощущаешь званный гром,
Как будто свыше откровенье
Швырнул неведомый творец,
Попав в ручей яремной вены,
В холестериновый венец.
Поток в мгновение свободен,
И осознание, как меч,
Свистя в живое тело входит,
Дырявит истиной картечь.
Все окруженье перестало
Нервозность видов насаждать,
В ответ сознанье, как-то, вяло
Пыталось сопереживать,
Но безуспешно и безвольно…
Недвижный воздух загустел,
И он сказал себе – Довольно
Искать перешел, уже, предел.
Но фраза билась из подполья,
И неотступностью своей,
Клялась упорно, то, что в ней
Сидит причина нездоровья.
Не внешний мир тому виной,
А непринятье данной роли,
Той уготованной неволи,
От прозорливости немой.
С чего же, дух и воля хочет
Необычайности в судьбе,
Кто их на то уполномочил,
Мечтать о гении в себе.
Ах, быть бы мирным хлеборобом
Растить зерно, людей кормить,
И наслаждаться жизнью вдоволь,
А не пытаться мир казнить.
Он осмотрелся, все как прежде,
Работа мысли – ерунда,
Душа – надрывная струна
Печется в суетной надежде
Понять доподлинно еще,
И сокровение приблизить,
Обнять его, и не унизить
Мотив намеренья его.
И он стоял за огражденьем,
На нисходящем козырьке,
Металась рыбами в реке
От балюстрады отраженье,
Но не пускала свет ко дну
Вода, играла наверху
С цветистым эхом наважденья.
В холодном призрачном плену,
До коликов самосожженья
Стремилось сердце в немощь ту,
Назад, к истоку возрожденья…
Полет, удар, и мир иной,
И жуть кромешная забвенья
В спазм легких ринулась волной.
Какой – то шум и ритм объемный
Невольно слух определил,
И более не отпустил.
Он вслушивался оглушенный
А раскаты грома за рекой,
В возникший из воды покой,
Заранее им предрешенный,
Теперь бездушный и тугой,
В желе упорства заключенный,
И вместе с тем глубинно свой,
Знакомый, будто бы, из детства…
На мост, под бой, вползла толпа,
И он обратно, без кокетства,
На тротуар шагнул стремглав.
А дальше – просто, как в романе,
Он был готов, как никогда,
К прыжку, готова голова,
И он надежды не обманет…
Но в самый миг, на волоске,
Когда решенье на носке,
И чернота любовью мантии…
Ему, вдруг, стало жалко дней
Из детства, что незримо правят,
И эволюции своей,
Случайной, может необычной,
Истекшей в несколько часов,
И потому сугубо личной,
Какую он беречь готов.
Он брел в толпе, и выл вначале,
Потом смеялся и шутил,
Он был как все в гулящей стае,
Где рыжий шут руководил.