(Начало: «Как болид!» — http://www.stihi.ru/2012/07/14/7089)
Вырванный из зуба живой нерв, как медиатор, тронул басовую струну тела Эжена Свида, как медиатор — каждую его живую клеточку: теперь они все вибрировали — и вибрировали в унисон, его тело издавало, как ему показалось, низкочастотную ноту или гул.
Очень удивило Эжена и то, что вибрация тела не прекратилась и на следующий день, и даже слегка усилилась, когда ему в голову пришла пара новых идей. Весьма странное ощущение — вибрация тела, некая, почти любовная, дрожь: Эжен вспомнил своё первое прикосновение к Ляле Кузьминой — было нечто подобное, но тогда дрожание, лёгкое, словно бабочки вылетали, исходило из живота, теперешнее было много сильнее, казалось, вибрирует не только его тело, но и его поле!
Но это нисколько не мешало писать. Писалось легко, понятия взаимодействовали и перетекали одно в другое. Эжену удавалось найти в системе новые методы мотивации, гармонизировать индивидуальную работу студента с групповыми усилиями в освоение знаний и умений. Система выкристаллизовывалась всё отчётливее и, казалось, уже ничто не сможет помешать её завершению, разве что милые воспоминания о студенческой жизни, которые временами всплывали в памяти…
Ляля Кузьмина, та самая, из коридора, по моновению волшебной палочки, оказалась в его группе: он мог контактировать с ней не только на лекциях, но и на практических занятиях. Эжен действовал решительно: выведал у подружек телефон, позвонил вечером, говорил что-то абстрактное, кажется, о какой-то звезде на небосклоне, попросил спуститься через пять минут в подъезд. Натиск был решителен и точно рассчитан: Эжен знал, что Ляля только что пришла домой, была ещё одета, отказать было просто невозможно: либо скучный вечер, либо новая, как Эжен предполагал, для Ляли встреча, и она согласилась.
А дальше были сплошлые промахи: Эжен был слишком несдержан, слишком активен, слишком напорист, и сразу стало ясно, что он влюблён по уши, а Ляля — ещё нет! (Эжен ей просто нравился).
Именно эта супер-дурная атака и сыграла роковую роль. Эжен добился слишком многого — он уже и целовал, и обнимал её — и оттолкнул милую-милую, ещё влюблённую в кого-то другого, Лялю.
После этого добиваться её пришлось целых пять лет, когда и звезда на небосклоне обрела истинное значение — как единого центра мироздания, когда все устремления сконцентрировались в одной точке вселенной, а чувство взрастало внутри — скрытые от посторонних взглядов. Когда его друг, Дима Романов, открыто целовал свою подругу, Эжен позволял себе лишь легкую иронию обращений и намёков, а ведь были и летние месяцы биостанций, когда душило запахами свежескошенное сено, когда звёзды вели весёлый хоровод, когда кровь бурлила и кипела в жилах Эжена, а он вёл жизнь монаха.
Сколько подружек было влюблено в него — он даже не предполагал, просто писал стихи, пел песни, наполненные тоской одиночества, и погрузился с головой в изучение теории отражения, психологии и педагогики.
Именно тогда он пришёл к выводу, что если Бог есть, то должен быть в любой точке вселенной, если он живой, то должен быть хорошо организован, и планеты, такие, как Земля, непременно должны быть его, Бога, нервными клетками, а слово или желанье Божье должно обладать мощнейшей энергией.
Именно тогда, когда возникли эти воспоминание, и случилось нечто необъяснимое: вибрация тела Эжена усилилась, и вдруг в серванте начал звенеть хрусталь, послышался гул, стены дома начали дрожать низкочастотной дрожью и заходили ходуном — тряхануло не на шутку.
Эжена ошарашило: ему показалась знакомой частота гула землятресения, да он и сам продолжал всё ещё вибрировать…
(Продолжение: «Маруська» — http://www.stihi.ru/2012/08/29/7232)