И если превращаться - то сейчас,
пока открыто небо нараспашку
и смотрит вниз, не отрывая глаз,
на каждую былинку и букашку, -
по ярмарочным плацам городов,
вслед за тамбурмажором кукурузы
идёт на север армия плодов,
катя бомбарды — дыни да арбузы.
За облачной манжетой рукава -
шеллаком запечатанный элизий.
Смотри, я здесь - июльская трава,
не то из мят, не то из артемизий,
горстями набирая высоту
в многокарманный лиственный передник,
я в первый раз по памяти расту
и верю, что по сути многолетник.
Когда грачи вернутся, и дожди
туманом станут, истолокшись в ступе,
я попрошу — зима, не приходи.
и вдруг она возьмёт - и не наступит.
В опавшую листву вдохнёт весна
раздумчивость фиалковую цветня,
и в город , опустевший дочерна,
слетится снег, обыкновенно-летний.
Всё реже мех на рыжей шубке дня
и всё пушистей чернобурка ночи.
Пока я здесь, не оброни меня,
а просто преврати, в кого захочешь,
и посели в недальнем далеке,
не в шалаше и не в хрустальной башне -
в кувшинковом котовьем кулачке,
средь коготковых сабелек нестрашных.
Оттуда видно: соблюдя черёд,
назло и грызунам и землекопам,
ромашковый и маковый народ
расходится по немощёным тропам
садовых мыз и луговых селец,
не выдавая главного секрета,
что не бывает годовых колец
у тех, кому всегда и всюду — лето.