Родился еле-еле, да как смог.
Корыто, хедер, лавка с бакалеей
и полная пригоршня синагог,
и две пригоршни праведных евреев.
И столько же в кармане у отца
засахаренных груш, пропахших рыбой…
в субботу две тарелки холодца,
а в будни гречка, хлеб да мамалыга.
А Мойша просто жил и рисовал,
минуя чудом войны и погромы.
Достатка не было, как не было похвал.
Но всё равно он свыше был ведомым,
не тем официальным, а своим
домашним и надежно-добрым богом,
с которым он остался невредим,
к кому он обращался сочным слогом:
«ты краски дал, что стали мне судьбою...»,
Добавлю - дав прожить самим собою…
Так рисовать, как он не мог никто:
плафон Гранд Опера заместо шляпы,
над городом летает конь в пальто
и звезды в небе как глаза у папы…