Фиалку раннюю вот так я упрекал:
«Ты, милая, взяла свой аромат
Из друга уст. Пусть выше всех похвал
Цвет щёк твоих, но он у друга взят,
Где в венах он густым излишне стал».
Украла лилия красу у рук твоих,
Бутоны майорана – у волос,
И колет розы совесть. Из двоих
Одной краснеть, другой бледнеть пришлось.
И их обоих обокрала третья,
Твой вдох прибавив к красоте своей.
За воровство своё она в расцвете
Добычей станет мстительных червей.
Цветы не наблюдал какие б я,
Все что-то воровали у тебя.
The forward violet thus did I chide:
'Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love's breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love's veins thou hast too grossly dyed.
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol'n thy hair;
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol'n of both,
And to his robb'ry had annexed thy breath,
But for his theft in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.
More flowers I noted, yet I none could see
But sweet or colour it had stol'n from thee.