Один обыкновенный день.
Крещение
Крестили Лешу в пустой церкви. (Без прихожан. Только мы, священник, матушка и монашка.) Пустые церкви преследуют...
Почти тридцать лет тому мы венчалась в пустом храме Стратилата в Москве. Времена партийные, кругом гэбэшники в черных сюртуках.
Не напяливать же воздушное платье, чтоб торчать в свечах, как безе среди маслин. Мы шифровались. Не хватало слететь с работы или угодить в психушку!
На нас были вышитые украинские рубахи.
Мы стояли под венцом, как восковые скульптуры Мадам Тюссо – Иванко и Одарка из фольклорного ансамбля.
Исповедь невесты короткая – перечислила грехи, преувеличив их значение, а жених мг… дольше. Всетке – старше.
Намедни одна барышня-невеста спросила меня: на чем сказывается супружеская разница в возрасте?
Вспомнилось то венчальное причастие:
– На времени исповеди.
Так же тайно крестили, в пустом храме, 3-месячную дочку, потом 3-месячного сыночка, теперь 3-месячного Лэкса.
Тайна (как инкогнито) отпала, пустынность осталась.
В провинциях церквушечки обеднели, иконочки картонные... будто красные прошли: алтари обобрали, купола осиротили, и висят в облаках колокольцы с вырванными языцами... и ни тебе бом, ни бам – тишина.
Ищу глазами икону "Державной Богоматери" – Державной – что Иисуса держит. Отсюда Держава - держать земли, держаться вместе – Великодержавность! Нет ее в этой церквухе. Да и Держава распалась...
Люблю пустые площади, пустые церкви, пустой театр. В тишине слышу больше, чем в шуме. И маму отпевали в тишине пустого храма.
На крещении Леша – золотой, сидел, свесив животик, как Будда невозмутимый. Кружил на руках Святого отца вокруг алтаря и глядел недремАнным оком на золоченые ризы Христовы.
Так же, как младенец Свят когда-то.
А малютка К. – была высОко у царских врат и там причастилась к тайне.
Девочку в алтарь не заводят, ее поднимают на вытянутых руках у алтарных (золотых, то есть царских) дверей.
И только высоко у царских врат,
Причастный к тайнам, плакал ребенок...
Причастный к тайнам крещения…
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли...
Да, в тихой... намедни, так тряхнуло, что земная ось соскочила на 8 сантиметров...
Тонкие свечки бросали на стены тени, хоть гадай.
Не рукоположЕнная монахиня сестра Нина волокла по ковровой дорожке вопиюще зеленый шланг и лила из него в серебряную чашу горячую воду, чтобы не застудить малыша.
Потом он сидел на руках омытый, благоухающий миром, помАзанник божий, вполне довольный церемонией.
Крещение было спокойным.
Святой отец сказал супостату:
– Изыйди!
Мы отреклись от Сатаны и приветили Бога. – Все хорошо.
В этот же день.
Соловей» Алябьева и девушка-молотобоец.
Сегодня проводили своих в Италию на 90-летие Тонино.
Все мое свободное время выхлюпалось на написание портрета ему в подарок.
Будет весь Итальянский и русский кинобомонд.
Тонино написал книги, стихи и 150 сценариев.
Среди них к фильмам Феллини, Антониони и Тарковского.
Крошка Леша был в аэропорту.
Потом мы зашли в ресторан, где он ел свой (мамин) бубс, а она беспредельничала, некошерно смешивая мясное с молочным.
Вечером к Леше в гости пришла 2-месячная Изабелла. Ее мать работает на студии Дисней. Ей 43.
Изабелла – ее первенец, и хотя она в половину меньше 3-месячного Леши, но кулачища впечатляют – девушка-молотобоец!
Одета в салатово-розовою синтетику, вся вохкая и тверденькая. Ее отец – барабанщик, ударник.
Леша, когда ест бубс, патетически заламывает ручки (то соберет, то распустит),
точно арию исполняет – «Соловей» Алябьева».
А Белла, когда сосет, – салютует – туда-сюда:
Прошли буржуины – салют мальчишу!
Два младенца с такими разными манерами!
Продолжение этого дня
Blue moon
Ночь. Позвонила из Нью-Йорка М. – у них день, спрашивает:
– Ты работаешь?
– Нет, пишу о крещении Леши для памяти, детальки исчезают, пытаюсь удержать.
Рассказываю ей про свой пустой храм.
– Так у меня по жизни – безлюдье в людных местах.
– И никто не нарушил вашу церковную тишину?
– Никто! Никогда!
– А у меня наоборот! – смеется М. – Бывает Blue moon – голубая луна. Это случается,
когда новолуние повторяется дважды. Ones in a blue moon – так американы называют
что-нибудь необычное, особенное. И вот когда была голубая луна и снег голубоватый,
мы с Л. вышли в три ночи со свечой в сад.
Свеча горела, и дымок от индийской палочки струился ровно. Мы гадали, вытаптывая круги
на снегу и читали их узоры. Ты знаешь, как в деревнях гадают по только что выпавшей росе?
– Да, знаю, но больше я люблю камлание сибирских шаманов. Они гадают по костям:
удар! – как трещины пойдут, так они трактуют изгибы и тайные знаки.
Само камлание мне напоминает бормотание славянского Бога Бармы (бормочет молитву) как
предзвучие рифмы. Итак, вы вышли в голубую луну...
– И огромное, нетронутое белое поле, свеча горела ровно (хороший знак), вокруг вихри,
а свеча горит, от благовония сизая струйка... и в тишине задаешь вопрос...
А тут "апчхи!" – сосед вышел ночью покурить. Нормальная у них семья, люди как люди,
ходят на работу... Но есть у него одна ненормальность – вдруг выйти ночью и курить
прямо на голубую луну!
– Это отвратительная ненормальность! Заявиться в твою тишину, в дымок из индийских
палочек со своей беломориной!
– Он смотрит в наш двор и видит, что что-то происходит... Странное что-то..
И тогда мы решили уйти на океан: З., Л., я и Андрей. Идем на океан, все укрыто снегом,
берег белый, заснеженный. Ни души... и вдруг! – на берегу, раскинув руки, стоит мужик и
кричит в океан:
– Сила колдовская, услышь меня!
И появляемся мы... (представляешь?) и молча проходим мимо.
(Мы с ней хохочем, пытаясь вообразить, что чувствовал он.)
Он думал: зима, ночь, никого на побережье, даже всякие сумасшедшие маньяки – и те в лесу
прячутся, и ни одна душа не услышит его... Он один в пустынном мире говорит с духами
океана!
– Ты ведь знаешь, – спрашиваю ее, – что нельзя обернуться?! Он должен стоять как
соляной столб.
– Да! Он стоял и взвывал к океану:
– Сила колдовская, услышь меня!
А за спиной хрум, хрум, шаги... Хи-хи. Такое ему было послано испытание.
И он не выдержал – обернулся! А тут мы молча прошли мимо такой вереницей. Мало того,
что в четыре ночи! Четыре фигуры зимой на океане! Так еще и по-русски говорят.
И где? В Нью-Йорке!
Мы молчали, он не знал, что мы понимаем его. Он не мог остановить обряд и
кричал силам океанским. Он был не новичок, а мы шли и понимали его слова.
– Планета сужается, М. Притяжение наших полярностей в том, что ты в тихих местах
находишь общество, а я в людных – уединение.
– Да, – соглашается она, – может, это глумленье дьявола?
Глумленье дьявола
– Твоя океанская ворожба, М., напомнила историю одного разведчика:
Еще до войны его готовили к немцам. Он выучил немецкий язык и свою легенду,
долго тренировался в высшей супер-школе, достиг совершенства.
И вот настал момент истины – его запустили в разведку.
Приехал он ночью в Мюнхен. Вышел – туман, вокзал, перрон, никого... тишина,
и вдруг пробегает мимо человек, наткнулся на него:
– Где вокзальная касса?
И он отвечает:
– Вот здесь! ... по-русски!!!
Сказал и почувствовал – все рухнуло! Провал. Все труды! Он стоял в оцепенение,
ждал – сейчас повяжут... Не успел, ничего в жизни не сделал, не смог, вот так
сразу, с первой секунды!...
– А потом?
– Потом он долго служил в разведке, но ничто, кроме этой сумасшедшей истории,
не запомнилось мне из той книжки.
– Глумленье дьявола – подержал судьбу над рельсами... и бросил на перрон.
Жена литературоведа и "Ранетки"
Потом мы с М. позвонили Б. поздравить Мессерера с днем рожденья.
Его не было, говорили с Беллой. М. читала Белле ее же стихи:
«Жена литературоведа –
Сама литературовед…»
М. трепетала от того, что говорит с эпохой, а у меня в телевизоре скулили «Ранетки»
(подростковая певчая группа), славные, поют, будто им мешают гласные:
Я р-нетка, ты всер-но бушь мой!
Под рукой не оказалось выключалки.
После связи с Беллочкой долго разговаривали с М. о детстве.
– У меня было сказочное детство, – сказала М. – Мы жили в Беличах. Помню
смородиновый куст, тишина, бабушка, дедушка – глухие, речка течет, и сад цветет...
Как в раю! Бабушка меня учила шить, вязать, я играла в цветочнике, чисто,
спокойно, птички поют.
А в школу пошла – шум, гвалт. Меня же глухие растили, после той тишины школа – крик, ад.
Мы говорили по-украински, и я дружила с девочкой Олэнкой. Однажды мы пошли после
уроков к ней домой, они жили не по-городскому, как мы (буфет, комод), а по-деревенски.
Я впервые видела другое жилье, и оно потрясло меня. Мне показалось – так красиво:
пустая комната, посреди длинный деревянный стол и лавки вокруг. В углу иконы, рушныки
(вышитые полотенца) и цветы красные – бумажные маки.
Я их нищеты не поняла, удивилась (такие праздничные стены, иконы, цветы бумажные) как
люди живут. Это сложило мое первое представление о красоте. Я потом сестре сказала
(мы по-украински говорили):
– Я у Олэнкы у хати була! Там квиты! А у нас ничего – буфет та и усе..
Но сестра старше была, ее красота Олэнкиной избы не впечатлила.
Я всю дорогу школу не любила, в 14 лет, после 8 класса, поступила в медучилище.
Когда в училище принесли на занятие скелет, я была счастлива – наконец что-то
настоящее изучать!
Было так интересно! Например, человек падает в обморок, отключается, а это,
оказывается, он спасает свою психику, чтобы не рехнуться от стресса.
Защитные реакции организма! Во как! Мы видели операции, реанимации, кровь –
это было что-то настоящее!
Раны... к этому надо с детства приучать, чтобы потом жить в профессии.
Я хотела хирургом быть – резать нравилось. Обожала стерильность, кипятила бинты.
Среди нас были деревенские девочки, а я городская, продвинутая, мы говорили о сексе.
Они к этому нормально относились. Вокруг секса не должно быть запретных тем,
это же часть жизни.
– А что для них было нормой, когда в деревенских понятиях постель и венец спаяны?
– Почти всех насиловали на сеновале. Это и было нормой.
– Разве так бывает?
– Да, это зависит от понятий! Кому-то хочется, чтоб его завалили, а кому-то –
чтоб его на небо несло. А в деревне схватил, заграбастал, ну сгреб, как в природе.
– Бог мой! Дикость!
– Мы очень молоды были, и энергия была колоссальная, как у моего сумасшедшего кота –
он скачет каждую секунду, жрет все подряд и кошек метит.
У нас девчонка была Стелка – огонь! Мы с ней схлестнулись. Крепко дружили.
Деревенские девочки такие песни пели – ничего красивее не слышала в жизни.
Я на гитаре научилась играть, и мы пели:
Я ж тебе, рыбонька, аж до хотыночкыыы...
Сам на руках виднесу!
М. допела. В то время у нас в медучилище одна девочка, Оленька, забеременела.
Парня ее посадили, она из деревни, вернуться домой не могла – «гулящая»!
Отец убьет, мать проклянет. Она комсомолка была, и ее выгоняли из училища.
Идет собрание: стол, скатерть красная, речи гневные, обличающие, и было мне так
понятно, что ее выгоняют – она плохая (забеременела).
И вдруг Стелка как вскочит:
– Она же будет матерью! – да как зарыдает. – За что? За что? Ребенка ждет?!
Она старается, она же хочет быть мамой, она хочет учиться, а вы ее гоните, как негодяйку!
И от этих слов мы все зарыдали в голос. Стелка была за правду, за справедливость –
нормальной честности человек.
В школе все врали, а тут мы честнее были. У Стелки, позже, у самой ребенок умер через
три дня как родился, и она так плакала, она его уже кормила, а он умер.
– И что, выгнали Олю?
– Да, выгнали, как подлую, недостойную, и она не стала медсестрой, работала нянечкой.
Она была в отчаянье, родила девочку. Мы были малые 14, 15 лет, и все носились с ее
малюткой и целовали ее. А эта стервь, что выгнала ее из училища, стала ненавистна нам, и
мы третировали ее.
А потом я встречаю Ольгу, ее муж вернулся, они жили в бараке, родили еще ребеночка,
им должны были жилье дать. Тогда на квартиры жеребьевка была – вытянешь бумажку, а там
или комната в коммуналке, или квартира отдельная.
Ольга рассказала, что эта училка оказалась в совете по квартирам, и что когда бумажку
надо было тянуть, она подсунула Оле бумажку с квартирой. Очень помогла ей.
Тогда я поняла, что учительница эта бедная тоже была заложницей системы, а в душе
переживала. Она не могла оставить Олю в училище – ее бы саму выгнали.
___________________________________________
Лист пятипалый
– А ты помнишь свое первое восприятие красоты? – спросила М.
– Да! Это был Зимний Дворец. В детстве мама повезла свою школу (группу старших) в Питер,
прихватили и меня. Мы пошли в Эрмитаж, а там у Екатерины Второй такая же спальня,
как у нас дома.
И мама сказала мне на ухо, что нашу мебель делали те же венские архитекторы,
и она, до революции, стояла у нас в доме на улице Дворянской.
Мама помнила дворника с метлой, кухарку с большой плетеной корзиной, дедушку, сидящего
в кресле, и как сестры ему по очереди руку целовали с пожеланием спокойной ночи.
(Сегодня Анастасия Вертинская была в телевизоре. Ведущий, Дибров, спросил ее:
– Почему ваша мама, сумасшедшая красавица (так и сказал), не вышла замуж после смерти
вашего папы?
Она ответила:
– Мама говорила: – Может, конечно, найдутся мужчины, которые доставят мне сексуальное
впечатление, но кто мне утром поцелует руку?)
Все, кроме "поцелует руку", прозвучало вопиюще.
Мое детство проходило на другой улице, оно было с керогазом, печкой и углем.
Водопровод во дворе, туалет там же – сбитые доски со щелями, крысами и отверстия,
обнесенные нечистотами.
Но спать мне довелось на такой же кровати, на какой Екатерина Вторая спала,
и хлебать серебряной ложкой с фамильным вензелем порошковый суп.
Как говорит наша дочь: – Первые впечатления – мерила всем последующим.
CHIKEN
Настало утро, проснулся наш солнечный Леша, усаживаю его в кресло.
Вошел Джордан, виляя хвостом.
– Посади Лешу повыше, – попросила К., – а то вдруг Джордану придет в голову
попробовать этот Chicken.
Джордан все равно ухитрился лизнуть Лешу и пошел вихляющей походкой к фонтану
ловить зубами струю. Его прикалывает это игра.
ПЯТИПАЛЫЙ ЛИСТ, КОЛЕБЛЮЩИЙСЯ НА ВЕТРУ
М. снова заговорила о своем соседе.
– А он повседневный или креативный? – спрашиваю ее.
– Обыкновенный – жена, внучка, но он в странном состоянии по отношению к нам,
он думает, что я и дочь – одно лицо. Я ему говорю:
– Здравствуйте.
А он мне:
– Здравствуй деточка! Мы с ним одного возраста. Такая смешнючая жизнь.
– Ты с ним вообще-то знакома?
– Да! Он приходил к нам возмущаться:
– Ваш кот выгнал мою собачку! Ваш кот оккупировал наш дом!
Пришлось доставать из-под его кровати моего кота. Кот, такой благородный, белоснежный,
а эта гадкая пекинеска боится его. Кот пропал. Мы горевали. Потом З. принес рыжего,
полосатого тигряку. Я надеюсь, что наш белый барс разбросал в округе свое родовитое
семя. Может, тигра размножится и улучшит породу?
Жаль! Тот был белый, воспитанный, а этот дикий и наглый. Но мой попугай от этого
Тигряки не впал в депрессию, потому что помнит, как управлял котом.
Тому сказали: – Нельзя! И он не рассматривал попугая, как добычу, у него были
незабываемые золотые глаза, как у Марины Мнишек:
Так играй же на разрыв аорты...
С золотыми глазами козы.
– Помнишь, у нас была такса? Прелестная, циничная сволочь, она презирала котяр.
А эта соседская пекенеска – никакого достоинства, кот проходит – она дрожит,
трепещет – маленький дребезжащий листик на ветру.
– Как у Кастанеды. Дон-Хуан говорит: – Жизнь – лист, колеблющийся на ветру.
Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало…
А.Т.
– Пришел Ж., – засмеялась М. – возник из бури, травки принес.
– Раз принес – воскури лист на ветру, прими умиротворение.
Мы расхохотались...
Она прочитала мне мою поэму "Марихуана".
Теперь это называется психоделический текст, смешно.
К вечеру заныла спина, не вдохнуть. Поэтому пишу лежа.
В борьбе с курьезами жизни выработалось самосознание, выраженное в необходимости приносить пользу.
Если делаю что-либо для собственного удовольствия – читаю или пишу, то угрызаюсь
за свою бесполезность для окружения.
А болезнь, как беспомощность, оправдывает бесполезность.
Пишу стихи: "ЛЕШИНА КНИЖКА" Том 1 - "ДЛЯ МАЛЮТОК", Том 2 – "ДЛЯ МАЛЫШЕЙ" и
Том 3 - "ДЛЯ РЕБЯТ". Пишу лучше Агнии Барто - у нее нет чувства юмора.
У нее сплошная депресуха:
Зайку бросила хозяйка, (какой ужас)
Под дождем остался зайка, (как пьяный мужик)
Со скамейки слезть не мог – (еще и инвалид)
Весь до ниточки промок!" (и никакого утешения)
Совок депресивно-примитивный. Или это тупое произведение:
Идет бычок качается, (с бадуна бык)
Вздыхает на ходу: (ну, еще бы!)
- Ой, доска кончается!
Сейчас я упаду! (тупица! реальный тормоз!)
Или:
Наша Таня громко плачет – (уже есть настроение)
Уронила в речку мячик. (бывает)
Тише, Танечка, не плачь!
Не утонет в речке мяч! (мяч воще не тонет)
Позвонил Н., рассердил меня. В отместку удаляю свое участие в его судьбе.
Буксуй в своем болоте! Я тебя не толкну, но и тащить не стану. Ты не утонешь,
но и не выберешься. Будешь топтаться. Топчись! Это тоже способ движения.
____________________________________________