Пегас на привязи. Генри Лонгфелло
В тихом маленьком селенье
Ранним утром, как-то раз,
Не спеша и очень скромно,
Брёл крылатый конь Пегас.
Осень, в воздухе прохлада,
Перепёлок свист в лугах,
И как угли уж краснели
Щедро яблоки в садах.
А с высокой мрачной башни
Громко колокол звучал,
Звал, однако, он к работе,
Не триумф обозначал.
Но Пегас туман отметил,
Что к земле сырой прижат,
Запах осени почуял –
Листьев вялых аромат.
И ребятами из школы
Быстро был замечен он,
А крестьянин очень хитрый
Вмиг коня увёл в загон.
А потом глашатай сельский
В колокольчик свой звонил,
О продаже той находки
Всем он громко объявил.
Изумляются селяне,
Хоть старик, хоть молодой, –
Перед ними конь крылатый,
Даже с гривой золотой.
День прошёл, а вот и вечер –
Вновь туман на землю пал,
Но ни сена, ни соломы
Так никто коню не дал.
Терпеливо, всё надеясь,
Конь ещё чего-то ждал,
Созерцая, как восходит
Среди звёзд луны овал.
Ждал… и вот уж колокольчик
Посреди ночи звучит,
Вот Алектрион бессонный
Во дворе уже кричит.
Раздувая ноздри яро,
Цепь порвать Пегас сумел,
Широко расправив крылья,
Вновь он к звёздам полетел.
Рано утром все поднялись
Ко своим трудам опять.
Глядь! Исчез тот конь бесследно,
А куда – им не понять.
Клад нашли потом на месте,
Где крылатый конь стоял, –
В углубленье от копыта
Как алмаз родник сверкал.
И с тех пор источник этот –
Радость всех людей кругом, –
Придаёт вода всем бодрость
И ласкает говорком.
* Алектрион, Алектион. В др. греч. мифах
юноша, слуга Ареса, стоявший на страже
во время встреч своего господина
с Афродитой; он должен был будить
божественных любовников до наступления
утра, но однажды проспал, и Гелиос
застал их в тесных объятьях. В наказание
Алектрион был превращён в петуха.
Once into a quiet village,
Without haste and without heed,
In the golden prime of morning,
Strayed the poet's winged steed.
It was Autumn, and incessant
Piped the quails from shocks and sheaves,
And, like living coals, the apples
Burned among the withering leaves.
Loud the clamorous bell was ringing
From its belfry gaunt and grim;
'T was the daily call to labor,
Not a triumph meant for him.
Not the less he saw the landscape,
In its gleaming vapor veiled;
Not the less he breathed the odors
That the dying leaves exhaled.
Thus, upon the village common,
By the school-boys he was found;
And the wise men, in their wisdom,
Put him straightway into pound.
Then the sombre village crier,
Ringing loud his brazen bell,
Wandered down the street proclaiming
There was an estray to sell.
And the curious country people,
Rich and poor, and young and old,
Came in haste to see this wondrous
Winged steed, with mane of gold.
Thus the day passed, and the evening
Fell, with vapors cold and dim;
But it brought no food nor shelter,
Brought no straw nor stall, for him.
Patiently, and still expectant,
Looked he through the wooden bars,
Saw the moon rise o'er the landscape,
Saw the tranquil, patient stars;
Till at length the bell at midnight
Sounded from its dark abode,
And, from out a neighboring farm-yard
Loud the cock Alectryon crowed.
Then, with nostrils wide distended,
Breaking from his iron chain,
And unfolding far his pinions,
To those stars he soared again.
On the morrow, when the village
Woke to all its toil and care,
Lo! the strange steed had departed,
And they knew not when nor where.
But they found, upon the greensward
Where his straggling hoofs had trod,
Pure and bright, a fountain flowing
From the hoof-marks in the sod.
From that hour, the fount unfailing
Gladdens the whole region round,
Strengthening all who drink its waters,
While it soothes them with its sound.