Замечательный город на Волге. Начало 90-х годов ушедшего века. В городе действует система талонов. Талоны на масло растительное и сливочное… на макаронные изделия... сахар... сигареты... Да почти на всё! В том числе и водку. Которую трезвенники могли заменить шоколадными конфетами (по тем же талонам).
Но трезвенников в замечательном городе было не так уж много. И магазинов, в которых талоны можно было обменять на заветные две бутылки (в месяц на человека) было немного. И водки в них тоже было не очень много. Даже наличие талона не гарантировало эти самые две бутылки в месяц. А потому толпы народа штурмовали винные отделы магазинов.
Вот иду я (трезвый) мимо такого магазина вечером трудового дня. У винного отдела отдельный вход. Вход этот залеплен людской массой. Скоро ведь закроют, а завтра вообще может не быть, тут уж не до приличий, каждый хочет пролезть вперёд, все пихаются, галдят.
Сквозь толпу от дверей магазина (открыта по старой доброй традиции только одна половинка нешироких дверей) прорывается дядька, прижимая к груди пластиковый пакет. То ли семья у него большая, то ли друганы доверили самому пронырливому заветные талоны, но в пакете явно больше двух бутылок.
Вот он вырвался на волю, застыл на секунду, чтобы отдышаться. Вырваться-то вырвался, но не без потерь: из разорванного низа пакета выскальзывает бутылка и летит к земле. Точнее – к бетону магазинной ступеньки. Я вижу это, а дядька нет. На его лице азарт регбиста, прорвавшего оборону соперника с мячом в обнимку.
Бутылка падает. Разлетаются осколки. Живительная влага стекает по бетону. В общем гомоне и возне этого никто не замечает. Но вот вторая бутылка проскальзывает вслед за первой. В лице дядьки что-то меняется. Он уловил, что в пакете происходит некое шевеление. Смещение. Перемещение.
Но он ещё живёт радостью победы, гордостью добытчика. Он чувствует себя настоящим мужиком. Он не может даже предположить, что победа готова обернуться поражением. И потому третья бутылка беспрепятственно разбивается о бетон.
Тут народ уловил тревожный звук. Люди стихают. Прислушиваются. Оглядываются. В наступившей тишине дядька запоздало пытается перекрыть путь четвёртой бутылке. Она падает. И звук её падения – единственный звук в наступившей тишине.
Осознав масштаб трагедии, дядька цепенеет. Он даже не пытается спасти следующую. И никто не бросается ему на подмогу. Не подставляет плечо, тьфу! ладони.
Медленно и беззвучно… Вот честное слово! Медленно и беззвучно, как в кино, падает ещё одна бутылка. Последняя. Дядька стоит, с опустошённым лицом, прижимая к груди рваный опустошённый пакет. Он не смотрит вниз. И никто не смотрит на осколки, на тёмную лужу. Все взгляды устремлены на него. Картинка застывает в немом стоп-кадре.
Затем дядька трогается, медленно спускается со ступеней.
Народ возобновляет борьбу за место поближе к входу.