Часть вторая
Плещут зори над землёю да лазори,
А в дому-то князя Муромского – горе:
Гложет болесть тело князя молодого,
Заключает душу в тяжкие оковы…
Вот донёсся слух – в соседних землях, рядом,
На земле Рязанской – знахари изрядней:
Врачеватели от рода, от природы,
Ибо нет в Рязани хилого народа.
Что Елатьма, что Тума, что Град Мещерский,
Что сама Рязань – здоровьем пышут щедро.
Ведь не может быть такого изначально –
Знать, земля богата мудрыми врачами!
И велел князь Пётр везти себя к рязанцам.
Сам не смог сесть на коня, как оказалось,
Так ослаб, так исстрадался, так измучен,
Что решил в повозке ехать, – будет лучше.
Привезён был на Рязанщину он вскоре,
А в Мещерском крае сёл хороших море –
И Ардабьево, и Курмыш, и Кислово,
И в любом – отменный лекарь, право слово!
Пётр послал всех приближённых слуг в деревни:
Де, смотрите, где какой есть лекарь древний,
Что секреты незапамятные знает?
Вызнавайте, кто где чудом исцеляет!
Вот один слуга с дороги уклонился
И в деревне благолепной очутился,
И пошёл в дома – не встретит ли кого-то?
Да все вышли, видно, в поле на работу.
И названия слуга не знал деревне…
А деревня прозывалась словом древним.
Слово ласковей едва ли б подобрали
Ибо «Ласково» деревню называли.
Вот пошёлт слуга деревней незнакомой,
И пришёл слуга к красивейшему дому,
И, хозяев покричав, вошёл в ворота…
Дом открыт, но нет навстечу никого-то!
Что ж! Слуга заходит в горницу-светлицу
И в светлице видит чудную девицу:
В одиночестве ткёт ткани дева наша,
А пред нею скачет заяц, будто пляшет.
Холст свивается, как речка, льется с кросен…
Оробел совсем слуга, молчит, серьёзен…
А красавица речёт:
– Ах, плохо, плохо,
Без ушей наш дом, а горница – без ока!
И слуга сказал:
– Не знаю, хорошо ли:
Не пойму, о чём здесь речь. Хозяин в поле?
Мне б с отцом твоим бы, с братом ли – с мужчиной
Завести бы речь о деле благочинно!
А на эту речь девица отвечала:
– Верно, с девицей глаголить – толку мало!
Мать с отцом взаймы поплакать отлучились,
Брат же мой тот свет сквозь ноги видеть вылез…
Ничего слуга из речи той не понял,
И, дивясь, сказал:
– Прости, коль словом донял,
Мне-де, муромскому жителю, вестимо:
Слишком многое у вас необъяснимо!
Растолкуй же мне, хозяюшка, что значит:
Я вошёл сюда, а заяц в пляске скачет?
И твои-то удивительные речи
Не пойму никак: скажи-ка мне полегче,
Как понять: нелепо дому быть без слуха,
А светлице-де без глаза иль без уха?
А твои отец и мать взаймы где плачут?
Брат глядит на смерть сквозь ноги – что всё значит?
Заболел ли брат, лишай ли его донял, –
Растолкуй ты мне: ни слова я не понял!
Будто ты мне ничего и не сказала,
Либо я уразумел досадно мало!
Улыбается девица:
– Что ж ты знаешь,
Коли смысла между слов не разгадаешь!
Я сказала тебе самое простое:
Ты пришёл в село, застал село пустое,
В дом вошёл, застал меня в домашнем виде,
Не ждала за ткацким станом гостя видеть!
Был бы пёс хороший в наших-то хоромах –
Он учуял бы гостей, не дал бы промах,
И залаял бы: собака дому – уши.
А коль чадо я б имела – было б лучше:
Веселилось бы в светлице моё чадо,
Увидало бы гостей разумным взглядом,
Подбежало бы, о госте бы сказало…
Нет дитяти – нет очей: дом видит мало!
Про отца и мать сказала не в обиду,
Уж не думала, что сложно слово с виду.
Да, пошли они поплакать поневоле:
Нынче похороны в хуторе за полем,
Нынче там они покойника оплачут,
А придёт их час – и будет всё иначе:
К нам придут о них поплакать хуторяне,
Отдадут им долг, поплачут вместе с нами.
А о брате же совсем простые сказы:
И отец, и брат мой – оба древолазы.
Собирать же дикий мёд всегда опасно:
Всё в лесу глухом неведомо, неясно.
На высокие деревья лезет бортник,
Через ноги видит землю, – как сегодня
Видит землю через ноги милый брат мой…
Только думает – вернуться бы обратно!
Коль с дубравной высоты иной сорвётся,
Так, бывало, с древолазья не вернётся.
Жизнь положит на зелёном покрывале…
И такие часто случаи бывали!
Потому-то я тебе о том сказала:
Он сквозь ноги видел смерть свою немало.
И сегодня он сквозь ноги видит гибель,
Лишь сноровка бы да сила помогли бы!
И слуга воскликнул:
– Вижу ум твой ясный!
Я тебя девица, встретил не напрасно.
Ты скажи, как звать тебя, как обратиться?
Как тебя мне величать, скажи, девица!
Та ответила:
– Феврония мне имя.
И слуга сказал с поклоном:
– Нам своими
Не поможешь ли учёными речами?
К вам из Мурома наш князь приехал с нами!
Мы же, слуги, привезли больного князя.
Чародейной злобной силой князь наказан
За свою за богатырскую победу,
Как лечить его болезнь– никто не сведал.
Князь наш в язвах, в тяжкой болести и струпьях,
И напасть с ним эта рядом неотступно
С той поры, как князь убил крылана-змея,
Спас наш Муром честной силою своею,
А здоровьем драгоценным поплатился:
Змей на князя кровью плюнуть исхитрился.
Сколь врачей от струпьев князя не лечили –
Результатов никаких не получили,
Знать, не лечится змеиная проказа!
По земле Рязанской ходим ради князя:
Ведуны, как слышно, есть в Мещерском крае,
Что к любым недомоганьям ключик знают!
Мы же, муромцы, не знаем их прозваний,
И тем паче о местах их проживаний.
Ты не ведаешь ли, мудрая девица,
Как, куда нам с этим делом обратиться?»
И ответила Феврония:
– Ну что же!
Тот, наверно, князю вашему поможет,
Кто потребует его себе навечно!
И слуга воскликнул:
– Что ж так бессердечно
Отвечаешь мне, премудрая девица?
Неужели нет надежды – лишь молиться?
Неужели гибель-смерть приходит к князю?
По-другому ты сказать не хочешь разве?
Кто себе вдруг князя требовать посмеет?
А врача-то наградить ведь князь сумеет,
Коли кто его от болести излечит!
Не живёт ли где здесь знахарь недалече?
Ты скажи мне только имя или должность,
Есть ли нам к его жилью пройти возможность?
Ты скажи нам, как найти, как обратиться,
И такая твоя речь вознаградится!
И услышал он в ответ такие речи:
– Что ж! Ты сказываешь, князь твой недалече.
Привези его сюда, на это место.
Как лечить, в Мещере, верно, нам известно!
Коль он будет мягкосерд, смирён в ответах,
Да послушен – уврачуем болесть эту.
В том всё дело: коли сердце князя чисто,
То и с тела вся болезнь исчезнет быстро!
Удивляется слуга, слуга дивится,
Что за речи ему сказаны девицей,
Да скорей идёт обратно, прямо к князю,
И подробно расправляет нить рассказа.
Пётр услышал и речёт:
– Чтоб исцелиться,
Отвезти меня туда, где та девица!
Повезли; привозят князя прямо к дому
В то-бишь Ласково, что нам уже знакомо.
Князь шлёт слуг своих к Февронии с посольством:
«Пусть-де примет врач, окажет хлебосольство,
Да как звать, как величать его, расскажет,
Да мне помощь медицинскую окажет,
Дескать, если исцелит да уврачует –
Всё имение своё отдам врачу я!»
Вот вернулись слуги:
– Можно исцелиться,
А врача зовут Февронией-девицей,
Говорит, что не возьмёт твоё именье,
Не корысти ради-де, её уменье.
Врачеванье, дескать, есть её призванье,
Кто не врач, тот, дескать, бросит врачеванье,
А не врач-де, – тот, кто лечит денег ради,
Де, она не помышляет о награде!
Но велела передать такое слово:
Даром тоже врачевать, мол, не готова.
Слишком дорого-де, ей далось уменье,
Чтоб задаром брать больного на леченье!
– Что ж ей, девице-то, надо, вы узнали? –
В нетерпеньи Пётр вскричал.
– Не досказали:
Да, велела передать своё решенье!
Лишь тогда возьмёт-де, князя на леченье,
Когда слово даст ей князь: чуть прокаженным
Перестанет быть – возьмёт её, де, в жёны.
Дескать, коль она мужчине не супруга,
То дотронуться не можно друг до друга,
А леченье оных язв предполагает,
Что по телу знахарь мазь располагает.
Огорчился князь:
– Ну вот вам, други, здрасьте!
Неизвестную девицу взять за князя!
Впрочем, если брать жену – желанья нету,
Кто мешает пренебречь любым ответом?
Власть моя, великокняжая, – изрядна.
Дам же слово – а потом возьму обратно!
И послал послов обратно: «Леший с нею!
Пусть она берётся, лечит, как умеет.
Пусть уж лечит, коль она и впрямь врачунья.
Коли вылечит – жениться захочу я
И возьму её, медовую невесту!
Будет толк ли от леченья – неизвестно!»
Вот послы приносят к деве княжье слово,
А она уж врачевать Петра готова:
Приготовила сосудец невеликий,
Стёрла пыль – и на стекле взыграли блики,
Зачерпнула из жбанца закваски хлебной,
И подула на неё: «Пребудь целебной!»,
Подала сосудец этот слугам в руки
И рекла:
– Моё леченье – по науке;
Истопите же для князя ныне баню,
Пусть попарится, пусть тело мягким станет,
Пусть помажет из сосудца мазью язвы,
Лишь единый струп оставит пусть без мази –
Тот, какой на теле первым появился!
Как исполнит всё, считайте – исцелился!
…Слуги баню истопили, и для князя
Принесли сосудец этой хлебной мази,
Скинул Пётр с себя дорожные одежды
И слугу послал к Февронии, как прежде,
Только дав слуге пучочек льна сырого:
– Передай девице этой княжье слово:
Коли хочет стать она моей супругой,
Своей мудростью связать мне сеть упруго,
Меня, сокола, поймать мудрёной сетью –
Пусть же сделает простейшее на свете!
Пока я, её жених, помоюсь в бане,
Из леночка пусть сорочку мне сварганит,
И порты, и бело-княжеское платье.
Не пристало ведь лентяек в жёны брать мне!
Да ведь выйдет из леночка и платочек –
Посылаю ей не маленький пучочек!
Коль умела да хитра не от безделья,
Пусть представит точно в срок мне рукоделье,
А попарюсь я часочка два, не боле, –
Передайте многознайке мою волю!
Вот слуга опять к Февронии приходит,
Княжьи речи в полной целости приводит,
Подаёт пучочек льна, пучочек малый.
– Хорошо, – речёт Феврония, – пожалуй!
Непременно коли князь обнову хочет,
То исполню для него; хорош леночек!
Но и ты, о княжий отрок, помогай же:
На печи у нас дрова, залезь подальше,
Подбери одно полешечко посуше,
Принеси ко мне сюда! –
Слуга послушал,
Влез на печь, в дровах берёзовых порылся,
Поровнее плашку выбрал и спустился,
Вносит в горницу поленце, а девица
Пядь отмерила на нём – как говорится,
С гулькин нос, – и говорит:
– Руби досюда,
И кусочек сей держи в руках покуда!
Отрубил слуга кусочек от поленца,
Глядь – его уж выпроваживают в сенцы,
Говоря ему такие странны речи:
«Жениху задачку я задам полегче –
Пусть подарит ткацкий стан, коль не бездельник!
Да скажи – не покупать, не тратить денег!
Смастерить же стан из оного обрубка:
Я проверю – тут одна моя зарубка!
Из обрезков челночки пусть сладит! – прежде
Пусть доставит стан, тогда сотку одежду
На дарёном драгоценном ткацком стане,
А на старом я для князя ткать не стану!»
Вот слуга приходит к князю прямо в баню:
Де, отнёс ей лён, да ткать на старом стане
Ей для князя, как сказала, не прилично.
Говорит, что тут у них такой обычай –
Женихи здесь мастерят в подарок станы,
Дескать, только на дарёном ткать и станет!
И дала вот эту чурочку с зарубкой.
Золотые, говорит, у князя руки,
Пусть мне выточит из чурки стан рабочий,
На другом же ни в какую ткать не хочет!
Восклицает князь:
– Сказал ли ты ей, дурень,
Что какая эта чурка по фактуре –
Хоть с зарубкой, хоть бы вовсе без зарубки,
Всё равно: ведь всё равно не смогут руки
Из такого захудалого обрезка
Сделать стан! Поди, поставь её на место!
Да не чурку, а премудрую девицу!
Чурку дай сюда – на топливо сгодится.
Поддавайте, поддавайте пар – не жарко!
И слуга пошёл обратно в дом знахарки.
И слуга пришёл обратно.
– Ну, где стан-то?
Я пока весь лён чесала неустанно.
Очесала весь пучочек, окрутила!
Говорит слуга, дивясь:
– Не можно было,
Князь сказал, из матерьяла в сих пределах
Сделать целый стан: немыслимое дело!
И девица отвечает:
– А возможно ль,
Как твой князь мне указует непреложно,
Для мужчины богатырского сложенья
Из пучочка льна мне выткать снаряженье?
И сорочку, и порточки, и платочек –
Всё ведь это не на маленький росточек –
Да за два часа, покуда князь твой в бане?
Что же он, мне делать ткацкий стан не станет?
Ты же видишь – княжьей воле не перечу,
Только князь пусть шаг мне сделает навстречу!
Коли князь не дал задачи невозможной,
Знать, ему с подобной справиться несложно!
И слуга пришёл к Петру с ответом девы.
Подивился князь на разум без предела:
Значит, надо слушать умную знахарку!
И в предбанник вышел князь из бани жаркой,
И размазал мазь целебную по телу
Точно так, как та Феврония велела:
Струп у сердца, тот, что первым появился,
Не намазал мазью князь – и исцелился!
Чуть из бани вышел – чувствует здоровье!
Не иначе – мазь готовилась с любовью,
С древним знанием, с уважением к больному,
А иначе шло б леченье по-иному!
Лег в шатёр походный Пётр и сном забылся…
А наутро видит – точно исцелился!
Видит тело своё белое здоровым,
Богатырским, сильным, чистым, будто новым!
Только язвочка у сердца розовеет, –
Та, какую Пётр не тронул мазью сею.
Исцелению, здоровью Пётр дивится,
Посылает щедрый, щедрый дар к девице:
Де, прими, знахарка, дар великий княжий! –
Сам же в путь велел скорей собрать поклажу,
В город Муром поскорее возвратиться…
Только что? – Дары обратно шлёт девица.
Дескать, князь ваш, этот бывший прокажённый,
Обещал меня, как помнится, взять в жёны!
Пётр послал послов сказать: де, не могу я.
Я-де князь, мне надо в жёны брать другую,
Де, из княжеского родственного рода,
Де, нельзя супругу брать нам из народа.
Коль попросишь от меня иной награды,
То изволь: наш терем в Муроме, он рядом.
Обращайся к нам, князьям, в любое время!
И поставил князь здоровый ногу в стремя,
И присвистнул, и помчался, сокол вольный,
По Мещерской по сторонушке раздольной.
По Елатомским, по ласковым просторам…
И про Ласково забыл он очень скоро.
Снова Пётр идёт по княжеским хоромам,
Сова радуется Пётр здоровью дома,
Снова ездит на весёлую охоту,
А на сердце всё тревожно отчего-то.
Снова Пётр приходит в церковь одиноко,
Снова думу княжью думает глубоко,
Снова силушку младую в поле тешит,
А у сердца всё, видать, заботы те же:
Это язва, что у сердца-то осталась,
Потихоньку алым цветом разгоралась,
Лепестки коварной боли распустила,
И по телу князя струпья вновь пустила.
Спохватился князь: он вновь, как прежде, болен!
А ведь только что леченьем был доволен!
Снова, снова ходит горе в этой сказке!
А в той скляночке-то больше нет закваски!
Князь по хлебную закваску посылает:
У какой стряпухи лучше – кто узнает?
Мажет, мажет снова струпья – но такого
Нет целебного эффекта никакого!
Не годятся, знать, другие-то экстракты!
В путь собрался князь, знакомым едет трактом:
Муром, Меленки, Касимов да Елатьма,
От Елатьмы-то уже рукой подать нам.
Вот и Ласково, мещерское селенье.
Князь приехал вновь проситься на леченье.
К дому ласковской Февронии подходит,
Со стыдом и страхом тихо речь заводит:
«Пусть простит меня почтенная Февронья,
Если как-то в чём-то ей нанёс урон я,
Знать, дары мои ей были не по нраву:
Вновь та хворь моя взяла меня в управу!»
Вновь послы к Февронье в дом с поклоном входят,
Но ни гнева, ни упрёка не находят.
Вновь условье повторяет им девица:
«Вспоминайте: должен князь на мне жениться,
А не то лечить я князя не готова!»
«Дам же ей великокняжеское слово», –
Пётр сказал и сам шагнул в Февроньин терем:
– Ну, лечи – жениться твёрдо я намерен!
И, сказав такое слово, Пётр увидел
Деву ту, что так недавно он обидел,
Деву ту, над коей раньше посмеялся:
Словно свет лазорев в доме разливался!
…Как сказать о первом взгляде, первой встрече
Двух сердец, что были в вечности далече
И вдруг чудом друг пред дружкой очутились –
Как два яблочка, что в поле покатились,
Как две ягодки с одной упали ветки –
На мгновенье повстречались ли, навек ли?
Как две звёздочки в одну скатились прорубь…
Нет, не надо тут ни слов, ни разговоров!
Кто любил, тот всё поймёт и всё уловит.
Для иных и слова тратить мне не стоит.
Всё, что нынче я скажу обычным словом –
Будет выглядеть нелепо, бестолково.
Что увидел Пётр? – ну, брови, губы, руки…
Тут читатель, посчитав, заснёт от скуки,
Коли я не воскрешу ему ту встречу
С той единственной, что в памяти далече.
Только как мне это сделать? Разве можно
Вспомнить первый шаг по пустоши дорожной,
Вспомнить первый взгляд на синь большого неба,
Вспомнить первое прозрение про небыль,
Первый шорох в тишине ночного мира,
Первый звук далёкой песни райской лиры,
Первый лунный луч и первую улыбку,
Первый снег из первых круч на хляби зыбкой,
Первый жар и вдохновенный первый холод,
И язык огня, что, первый, жёлт и молод,
Пожирает принесённые поленья…
Первый луг – и первобытные растенья…
Встречу с первым развернувшимся листочком…
Не смогу я, мой читатель, знаю точно,
Рассказать о том, как Пётр любовь увидел.
Коли честно, - ничего-то князь не видел,
Только знал, что отдаётся он на милость
Той знахарки, что ему давно приснилась,
Что давно уж в снах счастливых показалась,
Только как её зовут – не признавалась.
Не сказала, что из Ласкова Февронья…
О, как глуп, кто счастье встретит да обронит!
Не узнает, не поймёт и не поверит,
Не откроет предназначенные двери!
О, как глуп, кто вдруг откажется от счастья,
Не узнав, что станет участью и частью,
Не поняв небесных сил договорённость –
Потому что в счастье есть определённость.
А без счастья всё и зыбко, и туманно.
Что ни шаг по жизни – то везде обманы.
Нет к незримому пристанищу причастья…
Ах, ведь в жизни счастья нет, коль нету счастья!
И кому ж себя обманывать охота,
Будто счастье – это должность да работа,
Да семья, да вдохновенье, да служенье…
А не просто – отдалённых звёзд круженье,
А не просто – средь миров биенье жизни,
А не память о покинутой отчизне,
Где у Господа в объятьях, будто дети,
Мы резвились в незакатном, вечном свете…
… Нет, на князя не разгневалась знахарка.
Вновь велела, чтоб топилась баня жарко,
То же самое леченье назначала,
Ту же мазь дала, от коей полегчало.
Повторила князю прежнее условье:
«Пусть супругом станет мне, единой кровью!»
Пётр дал слово – крепче каменного слова –
Что быть свадьбе, чуть он вылечится снова.
И, покуда баня жаркая топилась,
Все-то раны затянулись, исцелились:
Сам исчез коварный струп с груди у князя,
Испугавшись то ль любови, то ли мази.
Тут же свадьбу по деревне закатили,
И венчанием союз свой освятили
Молодые Пётр с Февронией-княгиней:
Ведь княгиней стала девица отныне!
Вот из Ласкова в град Муром, восвояси,
Вскоре прибыли четой княгиня с князем,
Стали жить благочестиво и примерно,
Как и нам, читатель, надо бы, наверно.
Как и нам бы надо, ибо в нашей власти
Жить достойно, даже если нету счастья,
Даже если разминулся с чудом милым,
Даже если между вами – тень могилы,
Даже если ты один, как месяц ясный –
Всё равно, читатель, слышишь! – жизнь прекрасна.
Коль судьба жить одному – живи смелее,
Не завидуй тем, кто в ласке милых млеет,
Пожелай им с лёгким сердцем только счастья,
Будь доволен доброй участью и частью,
У святых себе проси в молитвах милость,
Будь сильнее духом, что бы ни случилось.
Продолжение по ссылке:
http://www.stihi.ru/2012/07/07/436
http://www.stihi.ru/2012/07/07/436