Ходит он прыгающей походкой, будто застоявшийся, выпущенный из стойла на волю, конь. Полноватый корпус натуго перепоясан ремнем. Крепкая шея затянута галстуком с аккуратным узлом. Ворот рубашки чист, полы пиджака лихо распахнуты. Он немного кособочит, и потому каблуки ботинок стерты.
Не молод, не красавец, но всегда выбрит, и надушен. Серебристые виски его не портят, скорее наоборот, облагораживают рязанскую физиономию. Он это знает, и при случае, кокетливо заметит...
- Молодцу и седина к лицу!
Когда он входит в какую-нибудь контору, лицо его преображается, взгляд сияет, а тело изображает Чичиковскую, приятную учтивость.
Всех знает по имени, отчеству. Но, если и не знает, то этого невозможно заметить. Он так искренне интересуется вашими проблемами, сопереживает, заглядывает в глаза, что невольно веришь в его особенное расположение к вам. Многие делятся с ним наболевшим.
- Как ваши дела, дорогая? – проникновенно спрашивает он, удерживая чью-нибудь руку.
- Какой мужчина, - вздыхают, облагодетельствованные его вниманием.
- Никогда мимо не пройдет.
- Душка, - перешептываются дебелые дамы, поправляя увядшие прелести.
Даже самые молодые не прочь пококетничать. У него всегда найдется для них, какой-нибудь залежалый комплимент.
- Цветешь, как роза, - шепчет он в порозовевшее ушко, задрипанной, серенькой мышке. Глядишь, та уж и преобразилась, сияет, как мартовский снег и, отныне, готова к услугам.
- Кто еще ее наградит таким вниманием?
С мужской половиной человечества он другой. С равными, рубаха – парень, свой в доску, говорун; всегда войдет в положение, поможет.
- Последнюю рубаху отдаст, - говорят о нем.
- Да… и сказать умеет… не лезет в карман за словом.
- Балагур, - соглашаются все.
- Ходок, - усмехаются старички.
С начальством все по-другому: - Будет сделано... так точно!
- Ответственный, - замечают вышестоящие.- Горит на работе…
Он быстро продвигается по службе, не утрачивая, при этом, должной учтивости.
Завсегдатай компаний, метко определяет авторитеты, и тут же оказывается, где-то, поблизости.
Насобачился произносить тосты, и гордится этим умением. Всегда садится, во главе стола и ждет. Подвыпивший народ начинает упрашивать. После некоторых, сомнений, и колебаний тот великодушно соглашается.
Его тосты высокопарны, поздравления длинны, но приурочены к данному событию, и, всегда к месту.
Постучав ложечкой по стакану, напоминает разгулявшейся публике.
- Мы сегодня собрались по поводу… и делает многозначительную паузу.
Все затихают и начинают лихорадочно соображать, по какому же поводу они собрались. Публика замирает. И вот тут, в полной тишине, он поражает всех свежим анекдотом. Все аплодируют.
- Ну, молодец! Ну, голова!
Окончательно уверовав в свое предназначение, провозглашает себя тамадой, и надрывается, в порыве вдохновения.
- Пей до дна, пей до дна, пей до дна, пей до дна, - если просит тебя тамада!
На поминках не обойдет вниманием покойного... Голосом, полным сочувствия, вызовет слезы на измученных лицах родственников и близких.
- И пусть земля ему будет пухом, - горестно опрокидывает он очередную рюмку.
- Мы всегда с вами! Обращайтесь...Поможем...
Все растроганы: - такой внимательный, необыкновенный!
Но вот он уже, на чьих-то именинах.
- Налейте, налейте стакан мне вина, рассказывать нет больше мочи!
- Простой мужик, - делятся впечатлениями окружающие.
Один из его любимых праздников, женский день, восьмое марта. Начиная с утра, он обносит, по рангу, сослуживиц сувенирами, коробочками с духами, конфетами. И вот он уже желанный гость на их празднике.
- Без вас, наши любимые, обожаемые, родные, мы - мужчины, ничто! За вас!
И снова благодарные аплодисменты, многообещающие взгляды.
- Какой мужчина! Вот, жене - то повезло!
- А что это ее никогда не видно?
- Да, что вы! Она же совсем больная! Он еще и за ней ухаживает!
- Несчастный! Бывает же такое!
От него не ускользает внимание к его персоне и он, закрепляя позиции, трогательно запевает.
- Устал я греться у чужого огня! Ну, где же сердце, что полюбит меня!
Глаза его увлажняются: - Эх, жизнь, копейка!
Ночью он суетливо выбирается из чьей – нибудь постели, поеживается… Воровато оглядываясь, натягивает смятые штаны, на цыпочках идет в прихожую.
Мельком заглядывает в зеркало, трет пальцами морщины, спешно напяливает ботинки, и ускользает.
Лицо его осунулось, позеленело, под глазами набухли мешки.
- Пора идти. На работу надо приходить свежим.
На шоссе подымает руку. - Отвези, друг, обстоятельства.
- Бывает, - иронизирует таксист. Машина долго плутает, в салоне слышится храп, и запах перегара..
- Эй, гражданин, приехали!
Храп прекращается.
- Приехали, говорю! Платить будем?
Гражданин лезет в карман, вытаскивает горсть мятых бумажек.
- Все в порядке шеф... Извини...
- Сам - то, выйдешь?
- Не вопрос! – с достоинством отвечает тот.
Он очень устал... Он вымотан... У него напряженный график...
День за днем, год за годом он отдает все свои силы, весь свой недюжинный талант на благо общества.
Выкарабкавшись из машины, взглядывает, на единственные, светящиеся в сумраке ночи, окна.
Там, за плотно прикрытыми шторами, ждет, вечно зареванная, с опухшими глазами, жена и двое малых детей.
Лоб его хмурится. Рот крепко сжимается. Руки в карманах, скручиваются в тугие кулаки.