Когда, моя радость, цветы понарошку всерьез
засыплют поляны своим оглушающим цветом,
по просьбам букашек в лице муравьев и стрекоз
в стране установится знойное-знойное лето,
когда зарябит от обилия ляжек и пуз
условно не голых не где-нибудь там на Гавайях,
по пыльным садам поплывет оглушающий блюз
и бог поцелуев кататься пойдет на трамваях,
тогда, моя радость, курлыкнется в горле комок,
и с нежностью-беженкой об руку в белой панамке,
повесив на шею пудовый висячий замок,
отправимся строить в передней воздушные замки.
А дальше ни шагу! У зноя такие клыки
торчат в пересчете с оглушки на внутренний градус,
что выживут только капустницы и мотыльки...
И бог поцелуев.
Он не-
по-
бе-
дим,
моя радость.