Ты – моя могила, но в тебя
я не лягу. Если только с гробом,
с тем, куда, немного поскорбя,
вложат на съедение микробам
тело то, что – так случилось – мне
приглядел Всевышний по причуде…
Как оно любило при луне!...
Так душа уже любить не будет.
Как оно хлестало прямо с краю
все, что жгло, бурлило и горело,
а потом блевало за сараем…
Что возьмешь с него?
Всего лишь тело.
А душа стервозилась, вела
разговоры нудные ночами,
мол, без тела так была бела,
как свеча, за белыми свечами.
Только тело, что с него возьмешь,
пело оглушенное желаньем:
«Что, душа? Не можешь и не пьешь?
Так не стой безмолвным изваяньем,
оплывай унылою свечой!»
И – в любовь, как в омут, с головою.
И взывали небеса - постой! –
в сговоре с непонятой душою.
Только тело рвало струны жил
там, где, может, стоило иначе,
чтобы я сказал однажды: «Жил
как умел, в погоне за удачей
строил, восходил, страдал, любил,
находил, терял и снова строил.
В общем, стопроцентным парнем был –
для кого-то пламенным героем,
для кого-то просто подлецом,
шарлатаном, чистым краснобаем.
А для сына с дочерью – отцом,
тем, которых «мы не выбираем…"
Где-то, помню, дерево сажал.
Вместо дома – не одна квартира….»
Но Всевышний свой кулак разжал
посреди мной собранного мира.
Упросила скверная душа,
надоела Господу стенаньем,
и махнул Он скорбно, не спеша
на мои телесные старанья,
и сказал душе: «Ты не смогла
порученье выполнить земное.
Так что снова ждут тебя дела.
Тело же, как водится, за мною»…
И душа всем пламенем свечи –
«Я ж чиста!» – во мраке голосила.
«Первый кнут предателю. Молчи» -
так сказал Он, распахнув могилу.
«А тебя, - целуя в мертвый лоб,
произнес, - тебя, дурак, прощаю».
Что еще сказать Всевышний мог:
мертвому души не обещают.